что тот примерил на время личину, чтобы сбить с толку и скрыть пока искренние намерения, а потом нанести удар.
Бледный, потный и молчаливый повар поставил два блюда с мясом, от которого ещё поднимается пар. Обменялся с шахом взглядом и поспешил выйти.
Трапезничая, они говорили о государственных делах: о том, что надо идти в поход для сбора дани с предгорных племён; об отправки подарков для Креза в Лидию по поводу рождения очередного внука, что Ариеннис сочиняет послания для брата и племянника; о том, что крепость надо опять ремонтировать и ров вокруг прочистить и углубить.
И как бы между прочим, когда блюдо перед Гарпагом опустело, а он перестал задаваться вопросом, кода начнёт действовать яд, Иштувегу сказал:
– То ли зубы мои поистёрлись, то ли баран жилистый. А как тебе, Гарпаг вкус мяса?
– Превосходно! Никогда не едал такого мягкого и нежного!
– Специально для тебя приготовлено. А, что за забота тебя гложет?
– Сын куда-то запропастился. Жена не дозовётся. Слуги с ног сбились. Раб мельком видел какого-то всадника возле него. Не с ним ли куда убежал?
– Твой сын к тебе ближе, чем можешь себе представить, – сказал шах жёстко.
В ту же секунду Гарпаг почуял неладное. Иштувегу изменился. Таким он обычно представал перед поверженными врагами. Шах зло бросил:
– Твой сын не рядом с тобой. Он в тебе! Ты его съел!.. Ну, каково теперь мясо твоего сына?! Мягкое и нежное?..
X
Так произошло или не совсем так, или вовсе иначе теперь уже не доказать, ни опровергнуть. Как бы там ни было, а Гарпаг затаил месть. Уж как эта месть ему удалась, можно только дивиться. Если б он только один был и то не удивительно, но за ним пошли многие и вся подготовка велась тайно мимо соглядатаев шаха. Всегда находятся недовольные правителем. Были бы бедняки, а нет же, самые богатеи. И чем недовольны? Что походов стало меньше, а значит и привезенной добычи мало или совсем её лишились. Спрашивается куда ж ещё тащить – золота да серебра, да разного чужого добра? А разве богач имеет предел, разве удовольствуется тем, что есть? Вот и роптали знатные мужи, да так, что не доходил их возмущённый гул до ушей Иштувегу. А, что же шах? Обленился, постарел и потерял прыть? Он понимал, что теми силами, что у Манды есть новых земель ни завоевать: ни покорить всё ещё сильного Вавилона, не присоединить Лидию, где армия считалась лучшей в округе и где собраны богатства, превосходящие их собственные запасы. К тому же в Лидии правил брат Ариеннис и война с её родиной принесла бы ей горе, а у него не было причин огорчать заботливую жену. Дальше на побережье греческие города, да и несвободные они уж давно, разве что Милет… его жители упорно отстаивали независимость. Да греки не отличались никогда богатством, не стоило туда идти. Как и не стоило поворачивать дальше к восходу солнца, далее восточных арией21 или спускаться в южную сторону, где обитали бедные скотоводческие племена. Приходиться тратить время и силы на усмирение бунтующих племён, которые отказываются платить дань и самому отправляться на их