(1923-24) И. Бабеля; «Города и годы» (1924) К. Федина; «Думу про Опанаса» (1926) Э. Багрицкого; «Чевенгур» (1927-28) А. Платонова; «Разгром» (1927) А. Фадеева; «Уляляевщину» (1927) И. Сельвинского и др.
Все эти произведения были написаны позже новеллы Олеши. По остроте, трагичности к олешевскому «Ангелу» близок, скорее всего, рассказ «Кол» (1921), написанный одним из Серапионовых братьев Н. Н. Никитиным (Братом Ритором), и ряд новелл И. Бабеля из его «Конармии». Рассказ «Кол» Никитин написал двадцатитрехлетним юношей. (Срав.: рассказ «Ангел» Олеша написал в 1922 году – в том же возрасте).
Рассказ «Ангел» построен на контрастных противопоставлениях: свежий запах мокрой земли в степи за окном и тяжкая духота вагона. Пассажиры, сморенные сном, житейскими разговорами о реализации соли, и вооружённые люди, оцепившие поезд. Мирный храп спящих и неожиданная энергия «страшных слов», стука сапог. Нежность красок «умытого, голубого сияния» предрассветного неба и грубость насильственного обращения с пассажирами тех, кто напал на поезд. Удручённые пленники, снятые с поезда, и самоуверенные бойцы отряда. Светлая кличка атамана (Ангел) и чёрного злодеяния, на которое тот способен. Крещендо контрастов: финальный поединок между атаманом и большевистским комиссаром средних лет, «в роковом красном галифе».
Рассказ ведётся от лица некоего молодого рассказчика. Имя рассказчику автором не дано.
В поезде рассказчик напуган бандитами так, что у него «стучат зубы», а «всё тело начинает дрожать мелкой дрожью». Осадившие вагон отбирают у него документы, бьют по затылку, выгоняя из вагона, а он «ухмыляется», сознаваясь самому себе: «…всё время ощущаю какое-то странное уважение к бандиту»; «Меня разбирает зависть к этим спокойным, деловитым, даже красивым людям» (С. 485). Его восхищает, как уверенно, «даже весело» действуют бойцы, осадившие поезд. Интересно, что здесь впервые в творчестве Олеши начато художественное исследование того сложного чувства, которое будет играть столь важную роль в его будущем романе именно с таким названием «Зависть».
Разговорившись с товарищем по пленению, как раз с тем самым, что в красном галифе, рассказчик слышит его биографию. Без хвастовства, с великой досадой на захват его в плен тот говорит: «С Деникиным дрался, в Сибири в плену был, в польском походе был под самой Варшавой, агитировал, тыловые рейды делал – а в подполье сколько! – и всё ничего, а тут – на тебе! Какой-то сволочи, трусам в лапы попал!» (С. 486). Он – комиссар железнодорожного узла, коммунист Парфёнов – говорит со случайным спутником по несчастью спокойно и доверительно. – У меня казённые деньги забрали, – добавляет комиссар. – Какой ужас! Меня всё равно расстреляют» (С. 485).
Вот она, правда жизни, – большевистский вожак оказывается в ситуации, когда пощады не жди ни от идейных противников, ни от своих.
Однако в душе рассказчика не появляется ни тени интереса, ни тени сочувствия к этому незаурядному человеку, с которым свела его судьба. И это после того, как он только