зашумело, и к горлу подступила тошнота. Вася с испугу решил, что отравился грибами, опрометью кинулся во двор, упал там на колени и сунул два пальца в рот. Запруду прорвало. После этого Васе, кажется, стало легче. Он вернулся в дом, выпил литровую банку молока на всякий случай, чтобы яд разогнало. Посидел перед ночным окном в сад, подышал чистым воздухом и пришел в себя.
Успокоенный уже, сходил плеснул вчерашней грибовницы сонной собаке. Та ласково и благодарно замахала хвостом. Погладил её по голове. Преданная псина, хорошая. И направился в дом. В дремотном состоянии походил по дому туда-сюда, потом залез на полати, повздыхал там немного в раздумьях о Тамаре. Придумал было сходить до неё, постучать в окошко, спросить о здоровье, но решил, что ночью как-то неудобно. Спит человек, и ему давно пора спать.
Утром Вася проснулся от звонкого стука ложек по тарелкам. Торопливо отдернул ситцевую занавеску на печи, взглянул в кухню, что там? А это бабы пришли вчерашнюю грибовницу доедать. Ели и хвалили. Ели и весело беседовали о чем-то своем. Обе румяные, полные, увесистые, как сентябрьские редьки.
Вася посмотрел на них с недоумением и решил, что грибовница, должно быть, хорошая была, и водка в порядке – просто желудок у него стал никудышный. В пятьдесят-то лет, пожалуй, всего можно ожидать, после такой буйной жизни. Может, и болезнь какая подкралась уже, кто его знает. В больнице-то он редкий гость. Давно уже там не показывался.
Кряхтя слез с полатей, поздоровался с бабами, спросил у них о здоровье. Они ответили, что чувствуют себя прекрасно. Вася успокоился и вышел на улицу покурить, подальше от этой проклятой грибовницы.
А на улице летом, как в раю. Птицы поют, узорная зелень лезет в каждую щель вдоль забора, за сараями туманный лес возвышается, и небе какая-то медовая желтизна.
На всякий случай Тузика позвал из конуры. Как он там после грибовницы-то? Тузик не отозвался. Вася подошел к собачьей будке, дернул за цепь. Ни звука… Присел перед конурой на колени, с опаской дотронулся до псины, и судорожно отдернул руку. Холодная уже псина. «Как же так, – подумал ошалело, – я отравился, собака сдохла, а бабам ничего не сделалось»? Выпрямился, как ошпаренный, и вновь побежал в избу. Бежал и кричал на ходу:
– Бабы, бабы, погодите, не ешьте грибовницу-то! Собака вон от неё вчера сдохла, меня вырвало. Не ешьте, бабы!
Но бабы между тем даже не перестали жевать, только удивленно переглянулись, как говоря, о чем это он?
– Не сырое ведь едим – вареное, – оправдалась Татьяна.
– Верно что… Не пугай давай, – поддержала её Тамара, и принялась хлебать снова, как будто ничего не произошло.
Вася посмотрел на баб ошалело, и как-то запоздало решил: «А ведь и правда, не бабы – кряжи. Разве таких грибками-то свалишь».
– Да уж мы и съели всё, – с наивной улыбкой доложила Тамара, лениво прихлопнув на полной руке жиденького комара, похожего на семечко одуванчика.
– Ну