четвертом. Взгляните на…
– А-а, – произнесла она. – Я-то имела в виду – у нас.
А то, как же иначе. Конечно же, она имела в виду у нас. Отношение всегда другое, когда это – у нас, здесь. Надо отдать мне должное: вслух я ничего не произнес.
Я помнил, как мама однажды рассказывала мне про Уинстона Черчилля. Или, во всяком случае, то, что она помнила. В одном споре с ним кто-то указал на почти миллион утраченных жизней во Второй мировой войне. И Черчилль поправил того человека, сказав, что на алтарь смерти было принесено около шестидесяти миллионов. Что ответил оппонент? «А-а, это если считать иностранцев».
Я никак не мог взять в толк, почему подобное отношение делает всех остальных более патриотичными, а меня – менее.
– Полагаю, мне следовало бы и других брать в расчет, – сказала она.
– Мне следовало бы держать рот на замке. Извините.
– Нет. Не извиняйтесь. Вы правы. Нужно помнить и о других. Придется остановиться тут, заправиться немного.
– Отлично, – обрадовался я. – Я ненадолго, воспользуюсь остановкой.
По пути в мужской туалет я набрал номер Стэна и нажал на «вызов».
Он ответил с первого же гудка.
– Стэн?
– Рассел. Боже мой. До чего ж я рад, что ты позвонил. Керри предупредила меня, что ты, может, позвонишь. Я надеялся, что ты позвонишь. Ты раньше пробовал звонить?
– Ну да. Извини. Что-то помешало.
Я не знал, что говорить дальше. И очень хотел писать. За что и принялся, прижав телефон плечом к уху.
– Думаю, одни только мы, Рассел. Думаю, все остальные погибли.
– Ну, мы не знаем. Не спеши утверждать. Я еще совсем-совсем недавно не знал, что ты жив.
– Но кто-то же знал, – ответил он. – Я обзванивал всех как сумасшедший, а остальные… никто не знает о них ничего. Совсем.
Долгое молчание, во время которого я подошел к раковине вымыть руки.
Взглянул на себя в зеркало: волосы всклочены, на лице щетина. С прошлого утра не брился. Глаза припухли и покраснели, будто я целый день только тем и занимался, что плакал навзрыд.
Только я ведь не плакал. Или… на какой-то момент я даже усомнился. Может, я плакал и не помню этого. Только это же безумие. Я бы помнил. Верно?
– Керри сказала мне про твою маму, – говорил Стэн в левое ухо. – Мне вправду жаль, что с твоей мамой так случилось.
– Спасибо, – бросил я, думая, до чего же хочется умыться, да не поймешь, как это сделать, не повредив телефон.
Именно тогда я и сообразил, насколько далеко нахожусь от смысла нашего разговора.
И еще одно меня поразило, пока я стоял, разглядывая собственные глаза в мутном туалетном зеркале: в сущности, Стэна Харбо я не знал. То есть я встречался с ним. Работал рядом. Но ничего, что выходило бы за рамки тридцатисекундного обмена фразами в лифте. Он был на добрые двадцать лет старше, главным партнером, а не младшим рекламщиком, как я. Не так-то много общего. Зато теперь мы связаны. Навеки. Как товарищи по войне. Мне стукнет восемьдесят, а я все равно буду получать рождественские открытки от Стэна. Тут узы, которые