оттуда выскочил красный, как индюк, Заурбек и устремился по коридору направо, а следом бледный Кази – и устремился налево. Переступив одной ногой порог, Садикуллах Магомедович нос к носу столкнулся с Марьям. Она стояла и смотрела на него из-под черного хиджаба. Директор схватился за косяк двери, словно на голове Марьям лежало не черное покрывало, а кишел и шипел клубок змей. Директор пошатнулся, отпрянув назад. Может быть, в этот самый момент Садикуллах Магомедович уже предвидел свое будущее. Как и то, куда может поплыть наш корабль-школа и куда он понесет его самого, а может быть, и всех нас на бурных волнах новой действительности, которая разрушит все старое, все то, что камень за камнем закладывалось нашими предками и казалось незыблемым, нерушимым. Наверное, директору захотелось спрятаться в недрах своего кабинета – туда, где жили его собственные советские джинны, неподвластные ни новому времени, ни новой религии. А Марьям все стояла и смотрела на него.
– У тебя кто-то умер, Марьям? – выдавил из себя Садикуллах Магомедович.
– Жизнь временна, перед нами вечность, – негромко отозвалась Марьям.
Ее губы тронула слабая улыбка, родной сестрицей которой была насмешка. Насмешка, приправленная щепоткой сожаления. Марьям словно тоже предвидела, куда поплывет этот большой неповоротливый корабль – наша школа.
К вечеру село разделилось на тех, кто одобрял ношение девочками хиджаба, и на тех, кто был против.
Своего предка Занкиду, о котором так часто рассказывала бабушка, я представляла огромным, рыжим, с конопатым лицом. Сидящим над котлом, в котором кипит буза. Так повелось с детства – стоило бабушке сказать, что перед каждым убийством Занкида видел во сне котел с кипящей бузой – хмельным напитком, из которого рождаются бузы и скандалы. Завел себе Занкида немало врагов из разных тухумов. Говорят, всего четырнадцать человек убил он, но после первого десятка, увидев во сне котел с бузой, он плакал, сожалея о том, что придется пролить еще чью-нибудь кровь.
На другом краю села жил враг Занкиды по имени Хачил. Но сельскохозяйственные постройки он имел с той стороны, где стоял дом Занкиды. Из-за вражды, а причины ее время не сохранило, Хачил ходил к своему хозяйству не напрямую, через село, а в обход, чтобы не повстречаться с Занкидой. Не мог он посещать и мечеть: она стояла с той же стороны. Занкида гордо, напоказ прохаживался у дома Хачила, к тому времени он убил двух родных братьев Хачила. Никто не знает, сам ли Хачил в один из дней решился выстрелить в Занкиду из окна или это сделал кто-то из его молодых племянников. Пуля оцарапала Занкиде плечо, и страшное варево мести в его душе забурлило сильней, бузу во сне он снова увидел тут же. А если Занкиде приснилась буза, то никто не дал бы за жизнь Хачила и горсти заплесневелой муки. Поэтому, завернувшись в саван, Хачил отправился в мечеть, показывая, что уже принял смерть и дело теперь только за мстящей рукой. Занкида не упустил случая и поразил врага кинжалом. Саван он забрал себе. Потом Занкида просил похоронить его самого