ли кто-нибудь, – сказала Ардери, – действительно ли этот ПОП – Раддок – был единственным человеком, кто мог арестовать Йена Дрюитта?
– Этот ПОП всегда был хорошим сотрудником, – резко ответил Уайетт, – и он очень тяжело переживает случившееся. И не только потому, что кто-то умер во время его смены, но и потому, что он знает, как это отразится на его карьере. Ему приказали доставить мужчину в участок и ждать, пока патрульные не заберут его в Шрусбери. Что он и сделал.
– А почему он сам не отвез его прямо в Шрусбери? – Это опять подала голос Хейверс, приготовила карандаш, чтобы записать ответ главного констебля.
– Раддок выполнил то, что приказал ему его начальник, – еще раз пояснил Уайетт. – Это местный сержант, который отвечает за всех вестмерсийских ПОПов. Полагаю, что детектив-инспектор Пажье допросила и этого человека. – С этими словами он посмотрел на инспектора.
– Проблема в том, – ответила та, – и это отражено в моем отчете, – что в то же самое время Раддоку пришлось разбираться с пьянками, которые шли тогда по всему городу.
– Вы хотите сказать, что он покидал участок после того, как доставил туда Дрюитта? – Этот вопрос опять задала Хейверс.
– Конечно, он никуда не уезжал, – заявил Уайетт.
– Но тогда как же…
В этот момент главный констебль встал и посмотрел на свои часы.
– Мы уделили вам столько времени, сколько смогли, – сказал он. – Все, что вам понадобится, находится в папках, и я полагаю, что вы их прочитаете. Я прав?
«Естественно», – подумала Изабелла. Но говорить ничего не стала – ведь Уайетт заранее знал ответ.
Ладлоу, Шропшир
Динь сделала как раз то, чего ни в коем случае не хотела делать, когда увидела Брутала с этой коровой Эллисон Франклин, остановившихся в своих каяках и целующихся взасос прямо напротив Хорсшу-Виэр. Она убежала. Хотя, в принципе, она вообще не должна была их увидеть. В другой ситуации она пошла бы прямо домой, который, надо признаться, находился рядом с рекой Тим, а не рядом с Хорсшу-Виэр. Но в Ладлоу она вернулась в плохом настроении, а увидев перед домом «Вольво», решила прогуляться.
Всю вторую половину дня она провела рядом с Мач-Уэнлоком, наблюдая за тем, как ее матушка играет роль гида перед несколькими посетителями, согласившимися заплатить за экскурсию по дому-мавзолею Дональдсонов. Динь это просто ненавидела. И даже не из-за того, что посетители дышали на их фамильное серебро – никакого серебра не существовало в природе, – а из-за того, что ей приходилось мириться с желанием матери во что бы то ни стало угодить посетителям. Это желание проявлялось в различных бредовых историях, которые она сочиняла о том, что теперь называла комнатой короля Якова[59], спальней королевы Елизаветы и залом Круглоголовых[60]. Динь скрежетала зубами, когда ее матушка в очередной раз начинала неестественным слащавым голосом: «И вот здесь, в одна тысяча шестьсот шестьдесят третьем году…», потому что именно