чем тот, другой: потемневший до черноты, почти ненавидящий – чужого мрачного человека.
Хотя это ложь! Самым сложным оказалось убедить себя, что нужно подчиниться.
В комнате со стеклянной кроватью и зеркалами во всю стену он попытался стянуть с Маши простынь, но она вцепилась в неё, пытаясь помешать неизбежному. Тогда он несильно, но хлёстко ударил по её лицу, заставив невольно схватиться за вспыхнувшую обжигающей болью щёку. Пользуясь временным оцепенением, содрал импровизированную одёжку, отнял сумочку и попытался завалить на кровать. Уже смирившись, она едва успела выхватить заранее приготовленные презервативы.
Белый потолок. Крикливая позолота. Серый, выцветший воздух. Она могла бы поклясться, что видит, как в нём рассыпается на атомы часть её души.
Отвращение. Боль. Ненависть.
Хватило сил отбросить мучителя. Спрыгнуть с кровати и кинуться в сторону двери. Резкий, незаметный удар в правый бок под рёбра. Комната поплыла в ядовито-жёлтой дурноте.
Передышка. Чтобы ощутить происходящее острее.
И не за что уцепиться, чтобы не утонуть во мраке, что издевательски шепчет: «Тише, тише!».
Единственный помощник – потолок. Главное – смотреть и не думать. Ничего не чувствовать. Не воспринимать. Дождаться.
Сознание вырвалось из алебастрового плена не сразу. Она вдруг обнаружила, что идёт по направлению к душевой, осторожно нащупывая босыми ступнями пол. Руки, сжатые в кулаки, прижимают простынь к груди, а голове стучит одна мысль: «Смыть!».
Помогла напуганная Алёнка: разжала стиснутые ладони, заставила раздеться. Смущаясь, бросила: «Принесу чистую – эта вся в крови».
Исчезла, оставив наедине с беззвучным хохотом, идущим откуда-то из самой глубины души.
Смех испуганно оборвался, когда коротышка появился снова. Всего на несколько секунд. Глянул непонятно – Маше показалось, с ненавистью, и попытался запихнуть что-то жёсткое, царапающее кожу, в трусики. Попыталась отбиться, но не очень успешно. Добилась ещё одного обжигающего удара по лицу, после чего мучитель исчез, а по полу душевой рассыпались банкноты.
– Тысяча триста долларов! – восторженно заверещала Алёнка, которой пришлось собирать деньги. – Везёт же тебе!
И добавила неясную фразу
– Я никому про деньги не скажу, можешь не волноваться, – глаза у неё при этом сделались большие-пребольшие, что, наверное, должно было означать честность. Но Маша ничего кроме безразличия не чувствовала.
Деньги Алёна заботливо сложила в Машину сумочку и повела её одеваться.
– Мне тоже повезло, – не переставая, трещала она, – старикашка не захотел со мной спать, а деньги назад забирать не будет. Представляешь? Целая куча денег на халяву! Он на тебя запал, а тут такой облом!
Её воркотня успокоила немного, заглушила мерзкий голос внутри, что продолжал издевательски хихикать, помогла сосредоточиться на происходящем. Фактически Алёне пришлось тащить Машу к выходу,