толкнул друга локтем. – Стой!
Тот резко притормозил.
– Что?
– Кажется, я нашёл подходящее местечко, чтобы поставить машину до утра. А оно, как тебе известно, вечера мудренее.
– Ну да? – Данков завертел головой по сторонам. – И где это место?
– Да вот, смотри! – друг ткнул в боковое окно.
И Вовка туда посмотрел. И увидел там невысокий забор с распахнутыми воротами, за которыми стояло приземистое серое одноэтажное здание. На простой, едва освещённой тусклой дежурной лампочкой вывеске, висящей слева от дверей, можно было прочитать: «Морг». Более мелкие буквы ниже были неразличимы.
– Ты совсем охренел?!
– Ничего подобного, – не соглашаясь, Сергей замотал головой. – Сам подумай! Поставим машину здесь, и какой идиот станет искать её в морге?
– Выходит, ты про ментов совсем ничего не знаешь… – протянул Вовка.
– Если ты знаешь место получше, то я настаивать не стану. Например, штрафплощадка, а?
– В этом-то и всё собачье дело… – Напоминание о месте, которое в народе было известно как лобное отнюдь не благодаря высоким лбам людей, там хозяйничавших, настроения хозяину автомобиля явно не улучшило. – Ладно, чёрт с тобой!
Шестая модель «жигулей» цвета мокрого асфальта медленно въехала в широко открытые для всех ворота морга и растворилась в густой темноте. Данков выключил двигатель, и мёртвая тишина была почти единственным бессменным часовым, дежурившем на этом участке.
00:06
В дежурном помещении морга царила тишина и специфический запах. Одна из ламп дневного света периодически помигивала, но Валерия Терёшкина, которая трудилась здесь бессменным «ночником», давно привыкла как к этому, так и к своей работе. Ей было под шестьдесят, и неисправность не мешала пить водку. Давным-давно её убедили, что без «алки» не обойтись. Да и как быть иначе? В то время, когда Валерия заканчивала медицинское училище, почти однофамилица полетела в космос, вызвав зависть и восхищение. С годами это прошло, и теперь, после первого стакана, когда наступало переходное состояние, Терёшкина нередко сравнивала себя с космонавткой, презрительно кривя губы:
– Космос! Что такое твой космос?! Холод, пустота и космонавты. Ты повертелась там, вернулась, и тебя забыли. А я каждый день… – На этой фразе она обычно с грохотом выдвигала из холодильников тела, откидывала с лиц порванные простыни и продолжала не без гордости: – Вот он – мой собственный космос! Так же холодно, пусто и вокруг космонавты…
Она пребывала «на орбите», когда за окном послышался шум двигателя.
00:22
Лена Кирш возвращалась домой. В руках был руль бордового, специально для неё перекрашенного джипа «чероки», и она вполуха слушала трёп случайного попутчика, подобранного километрах в пятидесяти от родного города. Тому было на вид лет под сорок и ничего умного он ей – разведённой женщине двадцати восьми лет от роду – сказать не мог просто по умолчанию.
Ехала Кирш от своей бабки, которой, подобно Красной Шапочке, отвозила пусть и не пирожки,