Есть числитель, но нет знаменателя.
Свобода выбора при разнообразии возможностей расширяет горизонт коммуникации, делая ее непредсказуемо ситуативной. Этому казусу и посвящена книга.
В таком своем качестве словесность – зеркало жизни. В наше веселое время глобальный мир реализует или даже образует собой многовекторную недетерминированную коммуникацию.
Мультиплексным миром («multiplex world») назвал эту ситуацию Амитав Ачарья – сотрудник «The Huffington Post», профессор Американского университета в Вашингтоне. В мультиплексном мире разом «несколько продюсеров и актеров, которые ставят собственные шоу одновременно». У аудитории есть, таким образом, огромный и увеличивающийся выбор.
Ачарья сравнил складывающийся на новых основаниях миропорядок с мультиплексным кинотеатром: в одном комплексе много кинозалов, в которых идут разные фильмы – от голливудских до китайских.
Другая аналогия: на телевидении мультиплекс означает объединение телевизионных каналов в цифровой пакет при цифровом телевещании. Они мультиплексируются перед передачей по транспортному каналу и разделяются на конечной приёмной установке – абонентском ресивере или телевизоре.
В книге есть эскизные наброски, а есть и развернутые портреты литераторов Большого литературного цикла (1970-е – наше время) – на перекрестках эпох. На сей раз это те писатели, которыми автора зацепило.
Первым изданием книга вышла в издательстве «Совпадение» в 2017 году и стеченьем роковых обстоятельств оказалась почти недоступна для читателя.
Жизнеутверждающее
У моего дома есть старое кладбище. Там по весне беснуются, бесчинствуют, витийствуют соловьи – и вот у меня написалось. По следам, так сказать, соловьиной оргии, патриотический манифест. Как думаете. Не пора? Вообще-то, всегда пора. Но сегодня особенно.
Распахнутое нестерпимому, космическому блеску Эльбруса плато Бермамыта. Плачущий злой осенней слезой простор, уходящий за край света (вспоминается детская дорога из Емецка в Березник).
История смела с Русской равнины монументальные государственные овчарни, не пощадив попутно многого из того, что свято и что дорого нам. Среди муляжей и декораций осталась единственная Россия – Россия духа, Россия свободы, Россия творчества.
Мы, народ непотопляемого духовного Китежа, искатели необретаемо-нескудеющего Беловодья, гуманисты, европейцы и атлантисты, номады Востока и странники Запада, охотники северных и восточных морей, просоленные крутой соловецкой солью. Спорщики с признанием права на ошибку и заблуждение как на фазис духовного роста – и мечтатели с врожденным инстинктом правды. Флибустьеры и авантюристы. Люди океанического открытого горизонта, люди, привыкшие дышать горным воздухом, люди с невероятной чувствительностью ко всему великому и прекрасному, народ свободы.
Наша история – праздник непослушания, поминки по языческим богам с их жестокой законностью и присвоенным ими произволом, с их мрачным дуализмом и тупым детерминизмом. Наши предки – викинги, измерившие бездну пространств, поморы, испытавшие морские дали, и казаки, испытавшие дали степные и лесные, искатели рая, первопроходцы, погружавшиеся в неиспытуемое мистики, бродяги, любомудры и художники.
За нами высится библейской и пушкинской Ветилуей твердыня русской культуры, гении всемирной отзывчивости и бесстрашной взыскательности, собеседник Богоматери Сергий Радонежский, Андрей Рублев и Дионисий, Нил Сорский и Филипп Колычев, огнеперый Аввакум, русские европейцы всех минувших веков.
А за ними, кто в самоупоенном токовании числит себя патриотами и монополизировал право любить родину лишь разве оттого, что раболепно пристрастен к ордынской державности, – только пыточный приказ и третье отделение, казарма и барак, только прусская муштра и китайские церемонии, только подражавший фанатичным испанцам инквизитор Иосиф Волоцкий и ассирийского стиля тиран Иосиф Сталин. Весь их пайковый «патриотизм» – лишь опивки и объедки с чужих столов.
Мы, партия ночи, партия русских ночей, ночнее которых нет. Россия творцов и поэтов. Мы смотрим в будущее их зреньем, глазами, которые слезятся от стального ветра, но которые распахнуты навстречу грядущему с его неизбежным выбором между добром и злом. Мы прислушиваемся к одинокому человеческому голосу, сочувствуем Акакиям Акакиевичам и плачем над Каштанкой, наши лбы студит ветер бывших и будущих русских революций и смут.
В нашей слабости наша сила: слабость организации и корпоративной сцепки, сила сетевых коммуникаций и спонтанных экспромтов, живого сострадания, пламенного инстинкта справедливости, готовности работать с небывалым, невероятным, неукротимым.
Айда к нам. Айда с нами. С нами нескучно.
Условий нет. Некоторые попутные фейсбучные соображения
Мечта
Есть сказки-диагнозы. Одна из них – об ученике чародея. Но в России значимей другая история. Слишком многим во мне и я обязан тому, что в детстве мне рассказывали сказку про Емелю. Хорошо помню