шуточные школьные представления у них в селе, однако от свиста пуль и взрывов ракет все его естество наполнялось диким страхом, и все шутливые воспоминания испарялись как дым. Первое время он перебирал в памяти все связанное с Мемо: как они охлаждали в речке сворованные на бахче дыни и арбузы, как жарили в бидоне пойманную сетью рыбу, как его старшие товарищи пили ворованную ракию, а он, из-за страха перед своим отцом-шейхом, даже руки не протянул к этому мерзкому напитку. Джемаля охватывала волна безграничного стыда и вины, когда он вспоминал, как его друзья, пересмешничая, привязывали камни к хвостам ослов. А потом, приукрашивая и добавляя от себя семь верст до небес, пересказывали самые непристойные в мире байки про Чистую Невесту. Он пытался сдержать возбуждение, потому что знал – от самого ужасного греха – онанизма, можно ослепнуть, так говорил его отец-шейх, и засыпал в страхе: как бы не стали искушать его своими видениями злейшие враги человека – бесы!
Все реже он вспоминал их невинные детские шалости: мины, «калашниковы», засады и полиэтиленовые пакеты, наполненные оторванными кусками тел товарищей, очень способствуют стиранию из памяти довоенного времени. Прошлое, когда они жили в селе, совершенно не вязалось с настоящим и постепенно исчезало из памяти Джемаля.
Странное дело: на представлениях в День освобождения Мемо обычно играл роль турецкого солдата, а он, Джемаль, – русского. Сейчас они поменялись местами: Джемаль был турецким военным, а брат Мемо – курдским партизаном.
Каждую ночь он слушал ломкий голос Мемо, предлагающий партизанам сдаться, но никто об этом не знал. Даже под угрозой смерти Джемаль не выдал бы эту тайну. Как же трудно было ему, слушая знакомый голос в рации, делать вид, что ничего особенного не происходит! Но так уж вышло, что однажды ночью он открыл эту тайну Селахатдину, который спал рядом на верхнем ярусе кровати и которому он очень доверял. Джемаль говорил шепотом, чтобы в казарме никто не мог ничего услышать. В ответ Селахатдин, который был поумнее его (Джемаль в этом был уверен), сказал: «И рта не открывай! Иначе тебе все это выйдет боком!» Джемаль послушался его совета. Селахатдин был парень из Ризели, его происхождение выдавал огромный нос – такой же, как у всех жителей черноморского региона. Многие из его боевых друзей были выходцами с Запада или Черноморья. Немало ребят родились в Тракьи и Эгели. А такие, как Джемаль, приехавшие с Востока, встречались редко. Селахатдин рассказывал ему про Стамбул, про рыбные торговые ряды, куда его дядя поставлял рыбу с судов Сарыера, про рыбные фермы в районе Эгейского моря. Все это для Джемаля было как диковинный сон…
Поскольку Селахатдин тоже был глубоко верующим, они держали пост во время месяца Рамадан и, если находилась такая возможность, совершали вместе дополнительные намазы-нафили. То, что отец Джемаля был шейхом, вызывало у Селахатдина особое уважение. Себя Селахатдин называл последователем суфийского тариката (пути) Ушшаки, он постоянно расспрашивал Джемаля о том, к какому ордену