полковые врачи-евреи. В кадетском корпусе тоже учились два еврея. Они потом поступили в пехоту.)
– К Рези, к тетке Рези, – вдруг крикнул кто-то.
И все повторили:
– К Рези! Идем к Рези!
– К тетке Рези!
Ничто не могло испугать Карла Йозефа больше, чем этот призыв. В течение недель, полный страха, он ждал его. Все подробности последнего посещения публичного дома фрау Хорват еще оставались у него в памяти. Все! Шампанское, которое, казалось, состояло из камфары и лимонада, рыхлое, мясистое тесто девушек, кричащая краснота и сумасшедшая желтизна обоев, запах мышей, кошек и ландышей в коридоре, потом изжога двенадцать часов подряд. Тогда не прошло еще и недели, как он вступил в полк, и это было его первое посещение борделя. «Любовные маневры!» – говаривал Тайтингер. Здесь он был вожаком. Это входило в обязанности офицера, с незапамятных времен заправлявшего клубом. Бледный и тощий, придерживая рукой саблю, длинными, осторожными и тихонько позвякивающими шагами ходил он от столика к столику по салону фрау Хорват, крадущийся заимодавец горьких радостей. Киндерман был близок к обмороку, слыша запах обнаженных женщин, – женский пол вызывал у него тошноту. Майор Прохазка, стоя в уборной, честно старался засунуть толстый, короткий палец себе в рот. Шелковые юбки фрау Рези Хорват шуршали одновременно во всех углах дома. Ее большие черные глаза перекатывались без определенного направления и цели на широком, мучнистом лице; белые и крупные, как клавиши, блестели зубы ее вставной челюсти. Траутмансдорф из своего угла преследовал каждое ее движение малюсенькими, проворными зеленоватыми глазами. Наконец он встал и засунул руку в вырез платья фрау Хорват. Рука потерялась там, как белая мышь среди белых гор. А Полляк, тапер, сидел согнувшись, настоящий раб музыки, за черным отсвечивающим роялем, и на его руках, которые барабанили по клавишам, тихонько постукивали крахмальные манжеты; как охрипшие флейты, сопровождали они жестяные звуки рояля.
К тетке Рези! Идти к тетке Рези! Полковник внизу отстал от своих офицеров, пожелав им «всяческих удовольствий, господа», и на тихой улице двадцать голосов отозвались: «Почтение, господин полковник!» – и сорок шпор звякнули друг о дружку. Полковой врач доктор Демант сделал робкую попытку, в свою очередь, откланяться.
– Вам необходимо идти? – тихонько спросил он лейтенанта Тротта.
– По-видимому, да! – шепнул Карл Йозеф. И полковой врач, ни слова не говоря, к ним присоединился. Они были последними в беспорядочном ряду офицеров, с шумом шагавших по тихим, освещенным луной улицам городка. Они не разговаривали друг с другом. Оба чувствовали, что прошептанный вопрос и прошептанный ответ связывал их, – ничего нельзя было поделать. Оба откололись от всего полка. А знакомы были не больше получаса.
Внезапно и не зная почему Карл Йозеф сказал:
– Я любил женщину по имени Кати. Она умерла.
Полковой врач остановился и, всем корпусом повернувшись к лейтенанту, ответил:
– Вы еще будете любить других женщин!
И они пошли дальше.
С