align="center">
Январь 2015
С момента ареста дяди Энвера прошло уже около месяца. Один раз после этого полиция еще навещала его квартиру, пока я был на работе, они проводили обыск. Моего разрешения никто не спрашивал, так как проживал я там не официально. Еще один раз я ездил на встречу к нему по повестке. Тогда в отделении полиции мне рассказали, что в его деле все абсолютно чисто, и он был одним из тех многих спекулянтов марихуаной, которых они начали отлавливать последние несколько месяцев. По словам полицейских, дядя был не крупным дельцом, а всего лишь перекупщиком, и, как оказалось, на своей квартире у него был подпольный магазин. У него были постоянные клиенты, которые уже знали его много лет и покупали траву всегда только у него. Я поначалу не мог поверить всему этому, но потом мне объяснили, что при обыске у нас в квартире обнаружили хорошо замаскированный тайник в стене в комнате дяди. По Стамбулу таких квартир, как мне рассказали, было немало. И каждый месяц правоохранительные органы стандартно задерживали двух-трех дельцов. Затем мне дали повидаться с дядей, но в присутствии следователей. Ему грозил немаленький срок, он сообщил мне, что собирается свою квартиру передать мне. Последние недели две я вынужден был регулярно навещать юридическую контору, подготавливая всю необходимую документацию. К счастью она находилась в том же районе, где и моя работа – в Аксарае. И в течение дня я мог отпрашиваться у Асматуллы-бея, чтобы ходить туда. Но все эти дела обещали затянуться еще на месяц как минимум, благо у дяди на счету были деньги, которыми он разрешил мне воспользоваться, и мне не пришлось платить за все из своего кармана.
В тот день в полдень я как раз вернулся в кафешку после очередного похода в контору. Вытерев о коврик промокшие сапоги и развесив куртку сушиться, я поспешил вернуться к своей работе. Зимой клиентов у нас было намного больше, чем летом. Все любили холодными зимними днями и вечерами погреться в уютном месте, наслаждаясь вкусной едой, заметно разнящейся с местными турецкими блюдами. Гюльмира-ханым всегда готовила с душой, и все у нее выходило как-то по-домашнему. Она была очень доброй женщиной, я часто замечал, что то во время зажарки лагмана, то при варке плова она всегда что-то шептала. Как я узнал позже из ее слов – она читала дуа, специальную исламскую молитву. Она не относилась к своему делу, как к просто рутинной штамповке блюд.
Я спустился на кухню, чтобы узнать о заказах, и тут же нос к носу столкнулся с нашей посудомойщицей, Сафие. Не рассчитав скорость, я налетел на нее прямо с лестницы, и она от неожиданности выронила кастрюлю, которую как раз несла подать Гюльмире-ханым.
– Ой! – воскликнула она, и мы вдруг одновременно резко опустились, чтобы поднять ее и вновь стукнулись уже лбами.
– Извини! – я ощутил, что щеки мои загорели.
– Да нет, ничего, – суетливо убрала она выпавшие из хвоста волосы за ухо, – я что-то задумалась,