курс училища, его закрыли, такая же участь ждала основную массу образовательных учреждений. Немцы решили, что полякам совсем не нужно углубляться в науку, достаточно знать азы математики, немного уметь читать и писать по-немецки и все. В отличие от меня, Доминик на третий не перешёл по собственной воле. В тот день мы долго сидели на нашем любимом месте у реки в углублении скалы, которая скрывала это место от посторонних глаз. Здесь когда-то кто-то посадил кусты жасмина, потому здесь всегда пахло ими, а цветок напоминает мне до сих пор о любимом и о юности.
– Николь, давай поговорим. – Его серьезность никогда меня не пугала. До теперь.
– Я знаю, что ты хочешь мне сказать.
Я не могла, не могла посмотреть ему в глаза. Мне было страшно, обидно и досадно.
– Хорошая моя, ты слишком хорошо меня знаешь, чтобы понять, что я не могу остаться в стороне. Особенно после того, как они поступили с отцом. – Он проговорил это тихо, но уверенно.
Бесполезно говорить с человеком, который долго и тщательно обдумывал план действий и все давно решил. Ещё бесполезнее предполагать, что этот философ-гуманист вот так за одну ночь взял и изменил своим идеалам, скорректировал собственное мировоззрение. Это происходило долго и под немыслимым давлением, о котором я только могу предполагать. Но перемены в нем были заметны ещё в самом начале волнений. Теперь, сидя тут, в последнем тихом и полностью нашем уголке Люблина, вдыхая ароматы жасмина, я понимала, что по-другому поступить он не сможет. Глупо было думать, что этого разговора не будет. Только вот я не смогла к нему подготовиться.
– А о матери ты подумал? А что со мной будет, ты уже решил за нас? Я тебя хорошо знаю, чтобы спорить с тобой, но не поддержу тебя никогда! – мои глаза моментально налились слезами.
– Это то, что я должен сделать в первую очередь. Было бы странно, если бы моя невеста сказала мне «давай, убирайся на войну, пусть тебя там починят слегка, а я тут уж как-нибудь сама».
Я в недоумении вскинула бровь.
– Невеста?!
– Это то, что я сделаю во вторую очередь.
Он взял меня за руку, сел на одно колено, сорвав цветок жасмина. У меня мигом подскочила температура, и сердце застучало в висках, зашумело в голове, а, может, это шумели воды Чернеювки.
– Выходите за меня, Николь, я вас очень люблю и постараюсь не подвести.
***
На окраине Люблина стали строить крупный концентрационный лагерь, куда на работы сгоняли многих заключенных. В городе все сидели тихо, боясь дышать, ведь в этот будущий лагерь мог попасть каждый из нас за малейшую провинность. Теперь я понимала, почему Доминик рвется в бой: лучше пасть на войне за родину, чем сгнить в таком вот лагере. Теперь и мне казалось лучшим вариантом куда-нибудь уехать. Вот только куда?
Стоит ли говорить о том, что мы не поженились, просто дали друг другу обещание встретиться после войны