всякого, Федя, Господь телом дарил на спасение. Лошадку – ногами быстрыми, мышку – размером малым, бабочку – цветом с цветком одинаковым, чтоб птичка не склевала ее, как нектар будет пить, птичку – зрением острым…
Вот-вот! Это чтобы лучше, значит, видела птичка, где там, на цветке, ушами бабочка хлопает.
Мне вот папа рассказывал, что есть такой червячок, сам маленький, безобидный, как звать – не помню. Но вот если склюет его птичка, так он внутри ее ночью засветится. Сядет птичка на веточку подремать. Вот, думает, хорошо, удобно сконструировал меня Бог, маленькая я, серенькая, под листиками сижу, темно, никому меня не увидеть. А внутри ее светлячок этот фосфором сквозь листики далеко из темноты светится, филину маячком к ужину. Зачем такого червячка придумал Господь? Зачем делал птичку маленькой, если выдал ее потом с потрохами? Или это птичке за то, что червячка склевала она? Раз уж не бывает наказаний, по бабушке, без преступника? Но ведь если б не склевала его, голодной осталась бы! Червячка вместе с птичкой филин склевал. Теперь тоже засветится и склюет того филина ястреб… Пищевая цепь называется.
Ничего не скажешь, хитро придумано: одним червячком весь лес прокормил!
Всем, мол, дал вам я приспособления живыми от смерти уйти, а никто не уйдете…
– А меня чем умудрил Господь, бабушка?
– А тебя умудрил себе на беду вопросы глупые задавать, на Бога за все обижаться. На обиженных, Фитилек, воду возят.
– Воду возят, бабушка, не на обиженных, а на согласных с послушными. А вот на обиженных далеко не уедешь! Далеко уехали, скажи, бабушка, злодеи-помещики и попы-обманщики на рабоче-крестьянской силе? Сама знаешь, бабушка, кто кого победил: буржуи-обидчики или армия всех обиженных!
И все-таки некогда, я так думаю, Богу за всеми нами следить. Это и бабушка говорит: за одним зайцем погонишься, всех распугаешь. А нас у Бога вон сколько! И все от него разбегаются.
Думал, думал Бог, что со всеми делать, и сказал: приходите сами ко мне, рассказывайте, что натворили, а я не могу все время за вами приглядывать, у меня спина болит у окна стоять, и глаза б мои на вас не смотрели…
Только как к Богу идти, как к бабушке, самому рассказывать, кто что разбил? Во-первых, нехорошо это – жаловаться, хоть и на себя, а все равно как шпион и доносчик. Во вторых, и сама увидит со временем бабушка, что вазочки синей нет…
– Федя? А где моя вазочка?
– Какая, бабушка?
– Синяя.
– Вот и я тоже, бабушка, что-то давно уже этой вазочки твоей синей не видел…
Ну и в-третьих, все равно попадет.
– Не бывает, Федя, у Бога без вины виноватых, ни за что не бывает наказанных. Ударился, коленку разбил – значит, сделал что-то не то, плохое что-нибудь натворил. Или предупредил тебя Господь: не беги, ударишься… Понимаешь?
Не понимаю! Уже ударился и еще потом за то, что уже ударился, стукнулся? Еще не сделал ничего плохого я – а уже одни тумаки…
– Снизу, Федя, правды не увидать. Виднее сверху-то.
Можно подумать, очень много мне видно, как в траве букашки копошатся, бегают. У них свои дела,