не принесли.
И вообще крайне любезно забыли о моем существовании.
Я прислушалась к себе.
Время.
Определенно.
Дядя Леня, вор-рецидивист и в сущности человек широкой души, чего остальные не понимали, говорил, будто у меня чуйка такая, что, решись я на карьеру, стала бы фартовой. Правда, тут же грозил тощим кулачком, приговаривая, что, мол, вздумаю дурить, мигом управу найдет.
Дурить я не думала.
Училась?
Я всему училась. То ли натура такая, то ли и вправду уже тогда чувствовала, что лишних знаний не бывает. Вот и пригодилось.
В коридоре было тихо.
Мертво.
Ощущение неприятное такое, как ночью по кладбищу гулять. Тусклый свет. Белесые стены. Зловещие фигуры в доспехах. Картины, от которых веяло недобрым, будто сам этот дом приглядывался ко мне, не слишком радуясь незваной гостье.
Поворот.
И лестница.
Мне надо вниз… и влево, туда, где застыла каменная статуя редкостного уродства.
– …Никхарт, – голос Амелии звенел от напряжения, – быть может, ты скажешь мне, что именно собираешься делать с… ней.
Да, пожалуйста, я бы тоже не отказалась послушать. Информация – жизнь…
Я встала рядом с каменным уродцем, прячась в тени куцых его крыльев. И рукой оперлась на спину, которая, к моему удивлению, оказалась теплой. Мелькнула даже безумная мыслишка, что существо живо, но я мигом от нее избавилась.
Камень.
Гранит? Базальт? Не разбираюсь, главное, что этакая тварь со змеиным гибким телом, которое кое-как опиралось на кривоватые лапы, просто физически не способна существовать.
– Это тебя не касается, – папенькин голос холоден.
А главное, ощущение, что он совсем рядом стоит, говорит прямо в ухо. Что это? Звуковые фокусы старого дома? Или мое разыгравшееся воображение, которое привело меня именно к этой комнате?
– Почему же? Касается… у нас две дочери, судьба которых тебя, кажется, не волнует…
Странная она.
Если человека не волнует судьба одного ребенка, то с чего он вдруг станет беспокоиться о других? Я почесала каменную тварь за рогом.
– Молчишь? Снова молчишь? Боги, если бы я знала, что так будет… я дала бы тебе развод… – а теперь в голосе мне послышалась глухая тоска. – Стой. Куда ты собрался?
– Это тебя не касается.
Вот она, счастливая семейная жизнь во всей красе. Я мотнула головой, отгоняя непрошеные воспоминания, в которых мы гуляли по парку.
Мама.
Отец.
И я.
Листья золотые и алые, охапками. Качели. Небо навстречу. И мама хохочет, кружится, подкидывая листья, а они летят, накрывают меня с головой. Ощущение счастья и…
И это было ложью. Все. Парк. И то старенькое кафе, где мы останавливались, чтобы поесть мороженого, и кино, и моя первая линейка, и даже тот букет гладиолусов, который принес отец. Они играли в любовь, а когда отцу надоела игра, он ушел.
А мы остались.
Я прижалась к зверю, который,