след в истории, но сам император вовсе не соответствовал этому своему внешнему блеску.
«Удовольствие малой и низкой души, – говорит нам М.Н. Карамзин, – были единственным предметом императора Михаила, добродетель казалась ему врагом удовольствия. Он жил на ипподроме и, восхищаясь ристанием, не хотел слушать людей, которые приходили ему сказывать о близости неприятелей».
Вступив на престол, Михаил объявил, что он будет править «как Нерон», но наш историк по этому поводу замечет: «Нерон, по крайней мере, любил музыку и поэзию, Михаил – одних коней и распутство!»
Фаворитки его менялись с поразительной быстротой, но в то время, когда начинается наш рассказ, вниманием Порфирогенета всецело владела славянка Ингерина, которой цезарь был увлечен не на шутку.
14. Баловень судьбы
Весь шум и гул Византии никогда не долетали даже в незначительных отзвуках до того укромного уголка, где жили старый Лука и Ирина. Они даже не знали того, что давно уже было известно каждому мальчишке Нового Рима.
Михаил, после некоторого перерыва, когда несколько утихло его увлечение красавицей Ингериной, словно спешил наверстать в вихре безумных удовольствий то время, которое отняло у него сердечное увлечение. Пиры в императорском дворце не прекращались. С вечера до позднего утра раздавались пение невольниц, звон кубков, говор, смех, пьяный лепет пирующих. Но и это в конце концов наскучило византийскому Нерону…
Ингерина потеряла уже для него прелесть новизны, желания не волновали владыку Византии, а вместе с тем в нем пробуждалась жажда новых сильных ощущений, без которых пресыщенному деспоту и сама жизнь была не жизнь.
Он вспомнил, что давно уже не был на ипподроме. Не бывать на ипподроме, забыть о ристалищах, не знать, кто теперь побеждает, Голубые или Зеленые… это – ужас, это – позор, это… это – уже явная опасность династии и опасность самого близкого будущего. Что скажет народ, так долго не видавший своего императора? Он отвыкнет от него, забудет, а тут долго ли и до открытого возмущения?.. Такие примеры бывали не раз. Кругом враги, они всегда готовы воспользоваться любой оплошностью своего повелителя. Нет, скорее на ристалище. Но кто теперь в фаворе у византийцев? Голубые или Зеленые?
Михаил с грустью сознался сам себе, что он этого не знает. Он даже забыл, какая партия – дворцовая. У кого спросить? У Фотия. Нет, нет. С тех пор как этот не так еще давно блестящий царедворец стал против своей воли монахом, он изменился до неузнаваемости. Он углубился во внешнюю политику, в церковные дела, воюет там с латинянами, спорит с ними до слез, до обморока, и нет ему никакого дела ни до Голубых, ни до Зеленых, ни до светских удовольствий, которые так любят византийцы.
Да и страшно подступиться к нему. Михаил не на шутку побаивался патриарха, имевшего огромное нравственное влияние на народ. Он всегда такой холодный, суровый, строгий… Кого же спросить? Да! Вот этого молодца, которого он заметил на