паче! Как учил тебя? Идешь ко сну – вериги не снимай, три рубища надень, да не шелковых, кои ласкают тело, а холстяных иль вовсе из поскони. И ложе устели не пуховой периной и полотном – рогожей лыковой, полено в изголовье… А прежде помолись и положи поклоны, сот пять ли, шесть. Измучай тело! – Отец духовный всхмурил бровь и, посохом достав сорочку, брезгливо отшвырнул – как будто впрямь змеиный выползок. – Вошел в окно! На то причины есть… Но что позрел? Позор и срам греховный! Тьфу! Почто изрезала вериги?
Она вдруг просияла и, забывшись, приспустила простынь, крест наложила двоеперстный.
– Святая Богородица!.. Се ангел был! Ей-ей, ко мне являлся мой ангел! Вначале глас его раздался – сними одежды…
– И ты послушала, сняла?
– Нимб засветился, желанная прохлада… И звук пастушьей дудки!
– Се искус был, чумная!
– Да нет же, Аввакум! Откуда тогда истинная радость? Отдохновение и сон божественный?.. Как будто бы летала! И всюду зрела свет золотистый. Вот токмо пробудилась – тут и ты явился.
– Что зрела ты, слепая? – Отец духовный застонал и стал молиться в угол. – Спаси ее, Христос… Заблудшая овца…
И тотчас Скорбящую обуял страх, душа птенцом бесперым свалилась из гнезда и пала в пропасть.
– Неужто бес прельстил?..
– Во ангельском обличии явился!..
– А мне сдается, ангел приходил. При мне он помолился Богу, и власяница спала, рассыпалась в куски.
– Ох, чадо несмышленое! – загоревал духовник. – Не разлучили б нас – наставил, уберег, предупредил! А ныне как?.. Далече я!
– Да полно, Аввакум! Ужели я не зряча? Суть, ангел мне явился!
Убитый горем Аввакум встал на колена, навзрыд заплакал и взмолился:
– О, Боже правый! Когда б в потемках смрадных не жила душа, посмел бы диавол к ней явиться? Моя во всем вина! Ведь я отец духовный, а дщерь моя во мраке! Увы, увы мне! Не протопоп я суть, не душевидец – червь недостойный. И ныне я – распоп!
Скорбя и негодуя, она оделась в рубище, плат повязала и собрала остатки власяницы – веревки конские с узлами.
– Прости меня, слепую! Не разглядела я… И даже в миг сей глазам своим не верю: ты чудишься, подобно ангелу? Иль тоже прелесть бесов?..
Духовник не внимал, слезами обливаясь, каялся со страстью, и взор его мертвел.
– И не овца в грехах погрязла, но пастырь грешен! Я блуд творю! Геенна огненная мне! Меня казни, Господь, – ее помилуй!
– Ну, полно, батюшка! Мой грех – мне и ответ держать. Я беса не признала, смутилась светлым образом, пастушьей дудкой… Ну, полно убиваться! Встань… Да встань же, наконец. Я недостойная и червь земной. И ведомо: отец духовный дочерние грехи возьмет на свою душу… И замолит. Но мне позволь! Сама очиститься желаю. Не разглядела искуса – мне наказанье должно. Приму…
По тысяче поклонов еженощно, суровый пост, вериги новые сплету… Все, что положишь мне.
– Гордыня мучает…
– Не скрою… Случается, болит. В сей миг мой нрав щекочет, жалит… Не забывай, я суть – боярыня, и род мой древний уходит в глубь веков…
– Известно мне! Соковнины!