Комментарии к русскому переводу романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка»
mizela povětšině všechna logika a vítězil §, škrtil §, blbl §, prskal §, smál se §, vyhrožoval §, zabíjel §, a neodpouštěl §. Byli to žongléři zákonů, žreci liter v zákonících, žrouti obžalovaných, tygři rakouské džungle, rozměřující sobě skok na obžalovaného podle čísla paragrafů.
Это был пожилой добродушный человек; рассказывают, что когда-то, допрашивая известного убийцу Валеша, он то и дело предлагал ему: «Пожалуйста, присаживайтесь, пан Валеш, вот как раз свободный стул».
Пан Валеш (Alois Valeš) – садовник и убийца двух человек на вилле Vilém в пражском предместье Horní Krč (Верхний Крч, ныне часть городского округа Прага-4). Так ловко упрятал своих жертв в подвале их же собственного дома, что преступление, совершенное в 1902 году, открылось лишь в 1905-м и только потому, что, повздорив с женой, соучастницей преступления, и решив ей жестоко отомстить, пан Валеш отправился в заветный подвал, выкопал часть останков и подбросил на помойку неподалеку с записочкой «скоро и все преступление будет раскрыто». Газеты долго мусолили подробности. Осужден на казнь, но милостивым указом императора Франца Иосифа Первого это наказание было заменено пожизненным заключением (HL 1999).
Имя следователей, прокурора и судьи, которые занимались делом Алоиса Валеша и его преступной семьи, хорошо известны. Это dvorní rada Karel Křikava, vrchní policejní rada Wenzel Olič и komisař Knotek в полицейском управлении на Bartolomějské ulici č. 4. А вот в областном суде на Spálené ulici č. 2 – это судья soudní rada Julius Hofmann и прокурор – substitut státního zastupitelství Josef Sakh. Казалось бы, все просто: раз в оригинале Швейк беседует с советником юстиции (soudní rada), то речь о старике Хофманне (1848 года рождения), да только сама схема судопроизводства исключает такую возможность, потому что советник юстиции Хофманн был председателем суда над Валешами, то есть судьей, и в этой роли вести какие-то предварительные беседы ни с кем из обвиняемых до заседания суда не мог. Единственный человек, который мог это сделать и направить полицейское дело на доследование или обвиняемого на доп. экспертизу, был прокурор Йозеф Сах, хотя советником юстиции и не был. Остается гадать, помнил ли об этих тонкостях Гашек, имел ли кого-то конкретного в виду или просто летел на крыльях вдохновения и пльзеньского.
– Я думаю, что им и должен быть, – ответил Швейк, – раз мой батюшка был Швейк и маменька звалась пани Швейкова. Я не могу их позорить, отрекаясь от своей фамилии.
В ч. 2, гл. 5, с. 491, рассказывая очередную историю из жизни, Швейк предает гласности также и имена как своего батюшки, так и матушки – Прокоп Швейк (Prokop Švejk) и Антония Швейкова (Antonie Švejková). Там же он упоминает и южно-чешскую деревню, в которой родился, благодаря чему и оказался призывником 91-го будейовицкого пехотного полка.
У меня на совести, может, еще побольше, чем у вас, ваша милость.
В оригинале Швейк использует совершенно замечательную форму вежливости – «оникание», обращение к собеседнику в третьем лице множественного числа: «у них», вместо «у вас» – než ráčejí mít voni вместо máte vy, кроме того, он не говорит «ваша милость» (vaše milosti), а «вашество» – vašnosti. (В варианте ПГБ 1929 точнее, чем в ПГБ 1963 – «вашескородие».) Ниже вся фраза полностью:
«já mám toho, může bejt, ještě víc na svědomí, než ráčejí mít voni, vašnosti».
У всего этого есть русский эквивалент – использование «их» и «им» как местоимений единственного