Комментарии к русскому переводу романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка»
не менее, при всем уважении ко всем этим остроумным догадкам, нетривиальным гипотезам и многотрудным изысканиям следует заметить, что в рассказах 1911-го у бравого солдата имени нет. Одна фамилия. И в пьесах того же времени он просто солдат Швейк (voják Švejk). Имя Йозеф появилось лишь в повести. Шесть лет спустя после литературного рождения солдата. В 1917-м. А до этого – ну не было имени. Вообще. То есть мог быть изначальный Швейк с равным успехом как Адамом, как Евой, так и змеем. В общем, см. комментарий о Никольском и Швейке – ч. 2, гл. 3, с. 442.
Великой эпохе нужны великие люди. На свете существуют непризнанные скромные герои, не завоевавшие себе славы Наполеона. История ничего не говорит о них. Но при внимательном анализе их слава затмила бы даже славу Александра Македонского…
Я искренне люблю бравого солдата Швейка и, представляя вниманию читателей его похождения во время мировой войны, уверен, что все они будут симпатизировать этому непризнанному герою. Он не поджег храма богини в Эфесе, как это сделал глупец Герострат для того, чтобы попасть в газеты и школьные хрестоматии.
И этого вполне достаточно.
Обращение к событиям и героям древней истории для придания значения и веса героям и событиям текущих дней – один из любимых приемов публицистов и писателей эпохи; не чуждался его и Гашек. Во многих его рассказах можно встретить отсылки к римским, греческим или библейским сюжетам. Немало таких и в первой части романа, но какого-то дополнительного смыслообразующего значения они не имеют и новых художественных связей не порождают до середины книги второй. Здесь наконец-то в главе второй – «Будейовицкий анабазис» – само сюжетное движение начинает диктоваться переосмыслением древней поговорки «Все дороги ведут в Рим», а в главе пятой той же книги – «Из Моста-на-Литаве в Сокаль» – уже сам главный герой, бравый солдат Швейк, объявляется, ни больше и ни меньше, императорским и королевским воплощением Гермеса, греческого бога плутовства и воровства.
Что же касается непосредственно вступления к роману, в обширном литературном наследии Гашека существует то, что вполне можно определить как пролегомены – то есть «рассуждения, формулирующие исходное понятие и дающие предварительные сведения о предмете», в виде еще довоенной заметки под названием «Цена славы» («Cena slávy», Svět, č. 7, 1913). В этой газетной реплике по поводу в ту пору привлекавшей всеобщее внимание картины французского художника Пьера Фрителя «Завоеватели» (Pierre Fritel, «Les Conquerants», 1892) будущий автор «Швейка», как справедливо отмечает замечательный советский гашековед Сергей Никольский (CH 1997), впервые и задается вопросом, впрочем трудно разрешимым, о том, кто более материи истории мил – кровавый деспот, воспеваемый поэтами, или же герой-подвижник, невидимый и скромный.
Со своей же стороны отмечу – по обыкновению, смеша и путая себя и всех окружающих. Так уже в самом торжественном зачине фельетона поджигателем знаменитого храма в Эфесе оказывается не Герострат, а Эфиальт, еще тот герой и муж, конечно,