Большая облава станет делом обязательным. Тогда погибнут и люди в форме, и эти дикие дети. Они станут яростно отбиваться и прикрывать самых ценных в гнезде, забыв все рамки и принципы. Уцелевшие отомстят. Разве я не прав? Бесы-беси, я опять прав и опять не рад этому… но я знаю мирное решение.
– Вот спасибо, баранья башка! Я просил о совете и помощи?
– Я прошу о помощи, Клим. Я войду и останусь в их логове на какое-то время. До утра выведу кое-кого, если я прав в своих предположениях. Не следи на нами. Подгони машину на перекрёсток, сюда.
– Если тебя убьют, ты вернешься… опять? – голос Берложника дрогнул, на лице промелькнуло выражение детской надежды на чудо.
– Все будет хорошо. Пора, выведи меня на любого их соглядатая, желательно поближе к логову.
Берложник тяжело вздохнул и не ответил. Яков встал, порылся в карманах и аккуратно выложил на стол документы, нож и, чуть подумав – второй малый нож. Кивнул, подтверждая, что готов.
Всю дорогу Берложник молчал, и это получалось у него все мрачнее и досадливее. Яков, наоборот, в своем молчании ощущал душевный подъем. Если этот вот Берложник врос в мирную жизнь, обзавелся семьей и гордится внуками…
– Во-он там, у порога, тощий заморыш. Точно из их ватаги, – нехотя выдавил Берложник, остановясь на углу.
– Пойду. Не переживай.
– Жду. Время тебе до рассвета.
Яков отвернулся и зашагал по пустой улице, мимо темных домов, считая редкие фонари. В обшарпанном предместье был заправлен один из трех, и тот не горел, теплился. Трактир едва виднелся вдали, у следующего перекрестка. Закопченный, с перекошенной дверью и таким же кривым вышибалой, подпирающим косяк. Яков брел сквозь городской туман, иногда прикрывал глаза, глубоко вдыхал кислый угольный дым, гниль, палую листву… и снова открывал глаза, слепые в ночи. Тело леденело, душе казалось, что она минует нору времени, шаг за шагом проваливается из нынешнего Трежаля в иной город трехвековой давности… в первую свою жизнь. Люди – не меняются. Пацан лет двенадцати, что жмется к стенке, кутаясь в клифт – он из родного гнезда, из того, самого памятного. Конечно, до Лисенка ему далеко. Но был в том гнезде малыш с прозвищем Сыч. Угрюмый парнишка с круглыми глазами, светлыми и зоркими в ночи… очень похожий на этого – смугловатый, сутулый. У него чуть подергивалась голова: однажды Сыча насмерть перепугали какие-то выродки… и он сделался способен резать всякого, чтобы не быть зарезанным, избитым, изуродованным. Он слабый, для него зарезать заранее – единственный способ выжить и спасти себе подобных. Урвать у проклятого мира еще один день. Голодный и опасный, но – свободный. Сыча было трудно отучить. Если б не Лисенок… рыжий умел дарить тепло, а еще он был – сплошная радость, при нем даже Сыч улыбался. Интересно, в этом гнезде есть свой Лисенок? Узнать бы… но – не теперь. Долой лишние мысли.
– Комнаты есть? – подойдя вплотную, спросил Яков у вышибалы.
– Рубь, –