Котов мне говорил имя. Вроде бы Юсуф. Взрослое, солидное имя. И сам юноша под стать! У него манеры человека, уверенного в себе и своем деле. Помнится, недоросль-Топор был молчун и дикарь, а нынешний Юсуф освоил вежливость, которую носит… как парадный фрак. Хотя для меня, по старой памяти, добавил в голос живых интонаций, даже обозначил волнение: – В кабинете тихо. Наставник молчит уже десять минут. Я отложил дела и пришел. Это опасно. Тишина хуже любого шума.
– Еще бы. Так. Я готова, открывай.
Киваю Пашке, и он пропускает меня, придержав дверь. Миную порог, спотыкаюсь, замираю и лихорадочно думаю: что способен вытворить Яркут, если он заводит себя десять минут? Давным-давно, когда он плюнул на землю, проходя мимо нас с Мергелем, он тоже завел себя… но времени прошло многовато, он перекипел до нашей встречи, разрядился. Поругался с жандармами, кого-то пнул, получил ответный тычок в ребра. А встреться мы часом раньше, едва ему объявили об аресте – убил бы, наверное. Или я сгущаю краски?
В кабинете я сразу, резко уперлась взглядом в Юлию. Мы не знакомы глаза в глаза, но до сих пор связаны тончайшей нитью. Юлии больно, и моя душа отзывается. Ей очень больно. А еще… она яркая. Светится перламутровым теплом, ничего подобного я прежде не видела. Ошеломляющее зрелище. Я сморгнула, тряхнула головой: Юлия не имеет дара живы, почему вижу её так? Быстрый ответ знаю. Первое впечатление родится не от зрения, оно – от души, скоро обычный взгляд погасит краски, размажет картинку, сделает ложной и нерезкой. Я сморгнула еще раз, сияние постепенно угасло, зато в душе высветился ответ. Без логики и обоснования, но я знала: он – верный. И значит… Я не посмела додумать мысль. Стало бы слишком страшно. А худшего еще можно избежать.
– Яркут, – позвала я негромко. Крадучись прошла по ковру, нащупала диван и беззвучно села на краешек. – Яркут, это я, Юна. Давно не виделись.
Он сильно осунулся. Кожа да кости… и очень бледный. Глядит в пол. Лицо вижу кое-как, он отпустил волосы, отрастил челку. Даже не кивнул в ответ. Молчит. Стукнуть его, что ли? Меня ведь он не прибьет, наверное. Еще посижу минутку и стукну. Рукой? По плечу? Так об него, об такого каменного, можно ладонь отбить. И душу… Ох, ну что за мысли! Сплошная паника и горечь. Я сказала ему давным-давно, еще в Луговой, что он не умеет прощать. Неужели за два с половиной года ничего не переменилось?
– А вот и барышня явилась, здоровенную сумку принесла. Для извинений, да? – Лицо Яркута дрогнуло и противно, нарочито расплылось в улыбке сельского дурачка Яна. – Эй, барышня-а, не мала сумка? По мне так чемодан надобен. Или целый воз?
– Сними дурака. Даже если тебе больно, сними пожалуйста. Ну что ты их натягиваешь, как плащи… это не дождь, от этого не укрыться.
Он нехотя, медленно стер улыбку Яна. Прямо руками соскреб – и мне показалось, он заодно сдирает кожу. Я чуть не вскрикнула. Но – не смогла, дышать стало нечем. И слова в ком сбились, и мысли. Что умное и уместное надо