биологии как судьбы, выдвигая, таким образом, на первый план значимость человеческих тел.
Евгеника, выдвинувшаяся на первый план в Западной Европе и США в конце XIX – начале XX в., увидела в генетической наследственности причину укрепления или подрыва потенциала наций. Эта точка зрения была связана с политической стратегией селективной репродукции с целью создания высшей расы и была практически дискредитирована в связи с Холокостом в Европе. В течение XX в. привлекли к себе внимание сначала социобиология, а затем и неодарвинистская эволюционная психология. Эти подходы рассматривают социальное поведение и чувства людей как имеющие биологическое происхождение и связанные с процессами естественного отбора, которые предположительно восходят к временам обществ охотников-собирателей; считается, что именно те гены, которые обеспечили выживание в эту эпоху, стали впоследствии передаваться и создали основу человеческого генофонда. Эволюционно заданное поведение понимается как универсальное во времени и пространстве, потому что естественный отбор работает слишком медленно, чтобы успел обновиться генофонд, унаследованный от охотников-собирателей.
Эти теории, таким образом, пытаются объяснить нынешнюю социальную жизнь, в том числе и семейную, делая акцент на гендерном разделении наемного и домашнего труда; на сексуальном поведении, которое формируется разными биологическими стратегиями мужчин и женщин, направленными на обеспечение выживания максимально многочисленного потомства; на эмоциональной приверженности родителей к своим генетическим детям [Wilson, 1978]. Идея материнского инстинкта, например, выдвигается в качестве объяснения того, что матери ухаживают за своими детьми, защищают их и воспитывают. Соответственно, приемные родители в этой логике подозреваются в том, что с большей степенью вероятности могут плохо обращаться со своими пасынками и падчерицами или даже нанести им смертельный ущерб [Daly, Wilson, 1998].
Опасения по поводу связей между биологическим родительством, соответствующим ему социальным статусом и практиками заботы и эмоциональной близости с детьми с очевидностью проявляются в исследованиях, посвященных биологическому и приемному отцовству. Аскриптивное/приписываемое (или биологическое) отцовство рассматривается как коренящееся в биологических узах, в отличие от достигаемого (социального) отцовства, которое проявляется в близких и заботливых отношениях с детьми, что порождает дискуссию о том, насколько отчимы могут или должны чувствовать своих приемных детей «своими» [Edwards et al., 2002; Marsiglio, 1995]. В отличие от связи с биологическими отцами, не проживающими со своими детьми, биологическая связь между матерями и детьми рассматривается в обществах Европы и Нового Света как настолько «естественная», что матери, которые бросают или отказываются от своих детей, рассматриваются как неестественные [Gustafson, 2005]. Тем не менее матери могут отказываться и на самом деле отказываются от своих детей по разным причинам. Такие ситуации свидетельствуют