подавила крик ужаса. Но она не могла унять дрожь. Его прямое вмешательство? Это была самая ужасающая перспектива. Она не могла представить, как работать с ним, чтобы…
– Вы все держитесь подальше от этого, – сказал он. – На этом все.
– Но… – случайно, но слово все-таки сорвалось с губ Софии. Она не могла его вернуть обратно. Но как же все десятилетия ее труда? Все ее планы? Ее планы!
Далее последовал долгий, сотрясающий землю рев.
Он разнесся по трибунам, словно прошел по всему ипподрому за долю секунды.
София вся сжалась. Рев практически врезался в нее, проник сквозь кожу к самым глубинам. Ей казалось, что сердце разбивают на кусочки.
И Лирика, и Вивина прижались к ней, плотно зажмурив глаза. Даже изгои задрожали.
И когда София подумала, что звук никогда не прекратится, что за ним последует ее смерть, рев на мгновение сменился абсолютной тишиной.
Этого мгновения оказалось достаточно, чтобы оглянуться вокруг и увидеть, что остальные люди на скачках вообще ничего не услышали.
Его шепот раздался прямо над ухом Софии:
– Твое время на эту миссию истекло. Не смей вставать у меня на пути.
Внизу раздался еще один выстрел. Широкие ворота снова с грохотом распахнулись. Только в этот раз топот копыт по земле казался тихим, как от легчайших капель дождя, падающих на кроны деревьев.
Прежде чем скаковые лошади пересекли линию старта, фигура за спинами сидящих исчезла, оставив только угольно-черные отпечатки копыт, опаливших доски трибуны.
Глава 1
Под огнем
Москва.
15 октября 1941 г.
«Люсинда!»
Голоса доносились до нее из густой темноты.
«Вернись!»
«Подожди!»
Она не обращала на них внимания, двигаясь вперед. Эхом ее имя отдавалось от затененных стен вестника, посылая языки пламени по коже. Кому принадлежал этот голос – Дэниелу или Кэму? Арриане или Гэбби? Просил ли Роланд ее вернуться, или это был Майлз?
Голоса становилось все сложнее распознавать, пока Люс совсем не перестала различать – это добрый или злой? Враг или друг? Все, что раньше было черным и белым, теперь смешалось в серый.
Конечно, обе стороны сошлись в одном: все хотели вытянуть ее из вестника. Чтобы ее защитить, утверждали они.
Нет, спасибо.
Не сейчас.
Не после того, как они разрушили задний двор дома ее родителей, превратив его в очередное свое пыльное поле битвы. Она не могла думать о лицах родителей, не испытывая желания вернуться, но как вернуться в вестнике, она в любом случае не знала. Кроме того, было слишком поздно. Кэм пытался убить ее. Или то, что, как он думал, было ею. А Майлз ее спас. Но даже это было не так просто – он смог только бросить ее отражение, потому что она была ему слишком дорога.
А Дэниел? Ему она достаточно дорога? Она не могла ответить на этот вопрос.
В конце, когда изгой приблизился к ней, Дэниел и другие уставились на Люс так, словно она им задолжала.
«Ты – наши врата в Рай, – сказал ей изгой. – Цена». Что это значило?