взять ее с собою в отряд».
Надо все разузнать и принять экстренные меры.
Мамонт Петрович буравит снег смушковой папахой…
IV
Невдалеке послышалось: «Геть, стерьва! Ннн-оо!»
Мамонт Петрович подождал на дороге. Кто-то ехал в кошеве. Когда кошева поравнялась с Мамонтом Петровичем, он без лишних слов запрыгнул в передок.
– А, матерь божья! – испугался возница. Еще один лежал, укутанный в доху – ни головы, ни ног, густо засыпанный снегом.
– Не подвезешь, хозяин?
– Да ты вже влез!
– В Белую Елань едешь?
– До Билой Илани, хай ей пузырь вскочет на самую холку. Геть, стерьва!.. Це больная лежит, не наступи. Хай спит. Угрелась пид дохою. Геть, геть! Нн-оо! Отвозил до Каратуза нарочного от того чона, шо банды стребляют, да ще хфершала, бодай його комар. Всю дорогу хфершал тягал горилку, стерьва. Садился у Билой Илани на своих ногах… геть, сивый!.. а в том Каратузе слиз – ни ума, ни памяти. Я иму кажу дорогой: «Це горилка у вас, чи що?» А вин мене: ни, каже, це такая желудочная хикстура. Страдаю, кажет, желудком. А как пидъихали до больницы в Каратузе, вин вже ни матки, ни батьки, ничого не разумее. Храпит, як хряк. С тем парнем, нарочным чона, вытащили его з кошевы, а вин кричит на всю улицу: «Клизьму поставлю зараз!» Во скотиняка. Ннн-о, сивый!
Мамонт Петрович стянул вьюк со спины и положил его к себе под ноги, пристроившись на облучке, спиной к ветру и мокрому снегу. На папаху накинул суконный башлык и завязал уши и щеки.
– А ты, часом, не комиссар, га?
– Не комиссар. С Дальнего Востока. С Красной армии.
– Из Билой Илани?
– Иду туда.
Мамонт Петрович не называл себя встречным и поперечным – ни к чему лясы точить.
– Японцив мурдовали?
– И японцев, и англичан, и американцев с французами. Всю мировую контру пихнули в океан с нашего берега.
– Эге ж. Доброе дило. Нн-о, сивый! Геть, геть! Дюже ленивый мерин, стерьва йго матке. Винтит хвостом, як та хвороба, а рыси нима. В плуге тягае за два коня. Кабы себе такого конягу!
– А чей конь?
– Маркела Зуева. Мабуть, знаете?
– Нет. Не знаю.
– А богатеев Потылицыных знали? Казаки були стороны Предивной. С того Каратуза переихалы у Билую Илань, шоб добрые земли занять.
– А! Но ведь Потылицыных истребили партизаны?
– Стребили. А Маркел Зуев поставил свою хату на погорелье тих Потылицыных, эге ж. Сперва була хата, а зараз ще дом поставили. Два сына поженил, худобы накупил, земли мае бильше, чим було у Потылицыных. Крупорушку купил, сенокоски, жатки, молотилку, маслобойню поставил. Эге ж! В его хате на погорелье зараз я живу с семьею, роблю на куркуля и подводу гоняю за него. Була у мене своя хата на стороне Щедринки, худоба была, да спалили белые хату, хай им лихо. Худобу забрали, а мене плетей надовали, поганцы. Кажуть: «Ложись, кум Головни, влупим тебе плетей». И влупили. Добре влупили.
Мамонт Петрович присмотрелся к хохлу:
– Как так – «кум Головни»?
– Мабудь, знали Головню? Був головою тих партизан в нашей