парни, засопели яростно:
– Уйдет ведь, сука?
– От нас не уйдет!
Шатков подумал, что среди ящиков можно спрятаться – не драться же ему с этими четырьмя, – но ящиков хоть и высилось много, а все они были хлипкие, дырявые, просматривались насквозь.
Над забором показалась коротко остриженная голова одного из преследователей.
– Опля! – коротко выдохнул он, глядя сверху вниз на Шаткова. – Марфута, я тута!
Шатков оттолкнулся от стены, прыгнул вперед, перелетел через гору ящиков и скрылся за углом трансформаторной будки, стоявшей посреди двора, на бегу выколотил из себя кашель, остатки неприятного холода, появившегося перед началом драки, тягучую слюну, свалявшуюся во рту в противный комок, от трансформаторной будки было рукой подать до магазина, – а там народ, там не очень-то подерешься, на виду у людей махать кулаками опасно – Шатков надеялся, что четверка этот момент очень хорошо понимает… Что же касается Шаткова, то злость у него прошла, осталась только шишка на лбу, – драться ему не хотелось. Да и не любил он драться. Не за тем, собственно, он парился и киснул несколько лет в подвалах, занимаясь карате, отрабатывая приемы, не для того он получил коричневый пояс.
Желание, конечно, благое – не драться, уйти от стычки, но сбыться ему не было суждено – магазин оказался закрыт, на решетчатых дверях висел большой, блестящий от смазки замок, под притолочным косяком бодро мигала лампочка сигнализации, ворота ограды тоже были закрыты.
Зацепившись руками за ограду, Шатков подтянулся, но перекинуть тело через препятствие не успел – услышал за спиной топот, жаркое дыхание, сопенье – на лопатках у него проступило что-то горячее, липкое и Шатков невольно подумал: «Уж не кровь ли?» Спрыгнул обратно на асфальт, спокойно поставил сумку около ног и, приведя себя «в полную боевую готовность», как они иногда на занятиях карате называли предельную сосредоточенность, собранность мышц, внимания, ощущения пространства, в которое надлежало нырнуть после атаки или контратаки, встретил первого преследователя – проворного чернявого парня с вороньим носом.
«А ты действительно ворона, – отметил Шатков, – обыкновенная городская ворона. Или, может быть, ворон? Ворона мужского рода. С яйцами…»
Ворон на ходу выкинул вперед ногу, целя Шаткову в подбородок – знакомый прием, Шатков легко уклонился, ушел в сторону и, как ни был стремителен удар, перехватил ногу нападавшего, резко рванул ее вверх. Ворон вскрикнул и, сделав в воздухе мельницу, повалился на асфальт.
За первым нападавшим на Шаткова налетел второй. Хорошо, что не все вместе, иначе бы на площадке разыгралась Куликовская битва, – а так нападавшие расслоились: одни бежали быстрее, другие же хватали воздух ртом и тормозили на поворотах, самый прыткий уже получил свое и теперь любовался высоким блеклым небом и редкими облачками, плавающими в нем. Шатков поймал второго на кулак, – уйдя от прямого