на щеке и доверчиво протягивала мне руку. Я сразу ее узнал, это с ней и ее друзьями я танцевал вчера на улице, ведущей от гор к морю. Взглянув на Калама и поймав его молчаливое одобрение, я взял протянутую мне руку девушки и жестом предложил ей составить нам компанию. Через минуту мы вошли в ресторан, примостившийся под вязами. Навстречу нам из-за столика встал улыбающийся Елуан, окликая нас древне-ассирийским приветствием воинов и царей.
Девушку звали Клич. Позже я вспомнил, что этим ласковым именем Лемюэль Гулливер называл свою пятнадцатилетнюю нянюшку в стране великанов, не раз спасавшую его от напастей, но не сумевшую его уберечь от гигантского орла, который унес в своем клюве его домик и сбросил его в море.
На прото-иранском языке имя Клич означало «сад». Не помню, кто сравнивал женщин с садом и говорил, что одно дело смотреть сад из-за высокой решетки, и совсем другое – быть в саду. Я всегда смотрел на женщин из-за садовой ограды и ничего хорошего в них не видел или видел то, что меня не привлекало. Впервые в жизни я оказался в саду. Это случилось в ту минуту, когда Клич окликнула меня на улице, и я обернулся. Ее серые глаза были отпертой калиткой, и через эту калитку я вошел в ее мир. Удивительно, как много можно сказать глазами. Во всяком случае, Клич могла взглядом передать мне достаточно сложные вещи, и я думаю, что я ее понимал.
Вот что сказала мне Клич своими серыми глазами: она и двое ее друзей сразу поняли, что я иностранец, когда я остановил их на улице. Это было совсем несложно понять: я был так смешно одет и так неловок. Им понравилась спонтанность моего обращения к ним и предложенный мною танец. Однако посреди нашего танца они почувствовали мою отчужденность. Я как будто бы куда-то исчез или отвернулся от них. Клич и ее друзья почувствовали, что стали мне не нужны, и решили мне не мешать. Позже она поняла, что со мной случилось, и ей захотелось мне помочь. Она так рада, что ей удалось меня отыскать. Теперь она всегда будет со мной, даже если иногда я буду ненадолго исчезать.
Мы сидели вчетвером за овальным столиком и оживленно разговаривали. Разговор шел на древне-ассирийском, староанглийском и одном из местных языков, которого я не понимал. Елуан и Калам переводили мне то, что говорила Клич, и объясняли ей то, что говорил я. Разговор был сбивчивым и шумным. Лидировал Калам, рассказывая подробности предстоящего путешествия поочередно на местном и староанглийском языках. Елуан и Клич пристрастно расспрашивали его о деталях маршрута и планах путешествия. Я старался понять всех троих и запомнить слова, которые произносила Клич, вслушивался в местную речь и нащупывал ее внутренний строй и звуковой рисунок. Клич повторяла для меня сочетания слов, которые привлекали мое внимание, а я, в свою очередь, пытался их произносить так, как это делала она. К концу обеда я уже знал два десятка новых слов и выражений. Кроме того, для меня начал вырисовываться общий ритмический рисунок местного языка.
Также я кое-что узнал о предстоящем путешествии. Нам предстояло посетить три острова архипелага Макам,