затеяла, мне кажется, слишком мелким. Применительно к женщинам-поэтам слово «поэтесса» вовсе не звучит для меня уничижительно, а вполне естественно, как скажем, «актриса», «артистка», «балерина», «пианистка» или «художница», если речь о женщинах-профессионалах.
Тем не менее, некие типично женские черты в поэзии женщин, безусловно, есть. В частности, это сгущение энергии вокруг чувств, обращенных к предмету своих воздыханий, тяга к «мужскому». К сожалению или к счастью, гендерные вопросы меня никогда не интересовали, это не было моей проблемой. Думаю, если бы я это специально анализировала, я могла бы ответить более конкретно.
Н.К. Наше поколение росло под крылом полузапретного «Серебряного века», «литературы в отсутствии», как сказала Марина Кудимова. Что для тебя значит этот период в целом? И было ли когда его переосмысление? Менялось ли отношение к его отдельным персонажам или ко всей этой литературной эпохе? Если да, то когда и почему. Если нет, то тоже почему?
О.Н. – «Серебряный век» – век обольщений и наитий, мистификаций и откровений, игры и молитвы. Это – восторг от ощущения «бездны на краю» и заглядывания в эту бездну. В конце концов, эта бездна разверзлась и, по слову Ницше, сама заглянула каждому в глаза.
Конечно, я жила атмосферой и эстетикой этого века и в отрочестве, и в юности, когда посреди зрелой советской власти был так велик соблазн бегства в его мистические вихри и декадентские странности. Потом, проанализировав его духовные основания, я стала относиться к нему более сдержанно, хотя поэзию по-прежнему люблю: Блок, Гумилев, Мандельштам, Георгий Иванов, Ходасевич, Пастернак, Ахматова, Цветаева – как без них?
Н.К. Что для тебя главное в профессии писателя? И без чего «нет поэта»?
О.Н. – Три главные вещи: прирожденный талант, воля к писательству и судьба. Могу еще так пояснить: душа (Психея) должна подружиться, войти в унисон с талантом и призванием (Музой), чтобы они взаимно не противоречили, а, напротив, поддерживали друг друга. Когда ослабевает душа в жизненных мытарствах, на помощь ей приходит преобразительница жизни – Муза. Когда Муза выдыхается, душа вдыхает в нее свои жизненные силы. Как-то так. Этот путь их совместного странствия определяет судьбу.
А если они находятся в раздрыге, если Психея паразитирует на Музе (это бывает когда человек делает из своего таланта средство для достижения чего-то другого, пьедестал для своего «эго»), или когда Муза начинает тратить Психею исключительно на себя, требуя от нее идолопоклонского служения себе, ущемляя ее свободу и пуская в свою «топку» (это когда все душевные силы, отпущенные на решение разнообразных бытийных задач, тратятся исключительно на обслуживание своего обожествляемого литературного дара, принося ему в жертву жизнь), то и судьба начинает противиться этому. Очень часто, к сожалению, встречалась с таким явлением, как «несостоявшийся поэт»: то есть, человек, наделанный талантом, но не сумевший им распорядиться: либо растративший его на ерунду, либо иссушивший и умертвивший