не перебьем никогда! – прокричал с кормы Андрюха, последовал смачный шлепок, и в воздух с писком взвилась очередная крыса – их в Архангельске в шестьдесят четыре раза больше, чем людей. Специалисты подсчитали.
Описав в воздухе широкую дугу, лариска спланировала было на набережную, но не дотянула и шлепнулась в воду.
Стояло жаркое лето тысяча девятьсот двадцатого года.
– Утю-тю-тю, дуй сюда! – пригласил Арсюха очередную крысу на корабль. – Здесь тебя ждет сладкое угощение. – Он покрепче сжал руками палку. – Слаще не бывает. Гы-гы-гы! – В следующую минуту на его лбу возникли недоуменные морщины. – И кто вам имя такое красивое придумал: лариска? А? Зовут, как расфуфыристых господских кухарок и дворничих.
Словно ободренная приглашением, крыса вскарабкалась на канат и поползла на миноноску, задумчиво пофыркивающую водоотливкой – трюх-трюх, трюх-трюх…
Через минуту крыса получила сильный удар по жирному телу – Арсюха не рассчитал силу, вложил в удар больше, чем положено, крыса шмякнулась не в воду, а на набережную, перемахнув через весь причал, приземлилась на камни, обрызгала их кровью.
– Ты чего! – предостерегающе закричал Андрюха. – За это нам старшой может в одно место фитиль вставить и запалить его. Рванет так, что мужское достоинство превратится в обычную яичницу.
– Собаки подберут, – лениво отозвался Арсюха, – через двадцать минут набережная будет чиста, как стол в кубрике после обеда.
– Держи карман шире. Собаки ныне даже английскими консервами стали брезговать, не то что сомнительной свежениной. Собака крысу есть не станет.
Печальный кот проводил взглядом крысу, совершавшую последний полет, и вновь перевел взор на треску, плавающую в воде.
Жарко было в Архангельске. Так жарко, что днем на камнях можно было печь картошку.
В доме Миллера звучала музыка – Наталья Николаевна сидела за роялем. Евгений Карлович, светлоглазый, с хорошей выправкой и поджарой фигурой, с тщательно остриженными усами, благоухающий лондонским парфюмом, приехал домой на обед.
Щелкнув кнопками белых парадных перчаток, положил их на столик в прихожей, глянул на себя в зеркало. Остался доволен – не стыдно показываться Тате. Можно было, конечно, пообедать и в штабе, в гостевом зале, куда генерал-губернатор Северной области иногда наведывался с гостями – в основном иностранными, но хотя бы немного времени Евгению Карловичу хотелось провести с женой.
Уже двадцать три года они вместе, у них уже подросли дети, сын стал ростом выше отца, большая часть жизни осталась позади, а Евгений Карлович до сих пор при виде жены ощущает молодое воодушевление и иногда, обронив неловкое слово, краснеет перед ней, как мальчишка. Он прислушался, стараясь угадать, что же играет Наталья Николаевна. Нет, не угадал… Да и играла жена на этот раз не по памяти, а по нотам, скованно. Когда она играет по памяти, звук у рояля бывает совсем другой – какой-то игривый, убыстренный, усиленный, что ли.
Более полугода уже Миллер живет в этом доме, а привыкнуть к нему не может, как