слогом в противовес легкому слогу карамзинистов. Если последние, целиком ориентируясь на земные ценности, хотят заинтересовать, увлечь, очаровать читателя, то поэт трудного слога призывает читателя вместе с ним совершать нелегкий труд молитвенного постижения иррациональных тайн, выраженных поэтическими средствами.
Уже в годы создания этой поэмы Шихматов, продолжая трудиться в Морском кадетском корпусе, где служил более четверти века, видя свою цель в том, «чтоб в юные сердца страх Божий насаждать», устремляется всем сердцем к монашеству. А в 1829 году, после долгих проволочек и искушений, он принимает постриг с именем иеромонаха Аникиты. Сохранились записки, которые он вел во время паломничества ко святым местам Востока в 1834–1836 годах. Они наряду с письмами к братьям свидетельствуют о глубочайшем покаянном настроении отца Аникиты, которое сочеталось с молитвенным восторгом живого Богосозерцания. Кроме того, как письма, так и записки являются ярким примером рождавшейся в это время в русской словесности духовной прозы. Характерно стилистически яркое исповедание любви к Церкви, которое излагает Шихматов в письме к братьям в ответ на их упреки в привязанности к одной богослужебной внешности. «На вопрос, что я в Церкви люблю, – пишет Шихматов, – ответ не тот, который вы предполагаете. Люблю божественную благодать, в ней неисходно пребывающую и меня таинствами и учением спасающую; люблю Тело и Кровь Бога моего, в моем бренном естестве за меня пострадавшего и меня с собою соединяющего до единства с ним по духу и телу. Люблю все прочие священнейшие таинства, которыми я возрождаюсь, укрепляюсь, питаюсь, очищаюсь, освящаюсь во внутреннем человеке не без участия и внешнего… Люблю священные обряды богослужения, возводящие через чувства душу мою к Богу; люблю самые внешности сего богослужения, умудряющие меня во спасение; люблю благолепие иконное в храмах, для назидания душевного сильное; люблю чудотворные останки праведников; люблю целительные иконы Царицы небесной и святых угодников; люблю пения богокрасные; люблю свещи горящие, в знамение сердец, пылающих пред Богом; люблю дым кадильный, знаменующий молений наших и благодати Божией фимиам; люблю самые стены, святыню Божию в себе вмещающие; люблю и почитаю священною и самую персть церковную… Столько люблю Церковь и все, что в ней, что совершенно оживаю, когда в ней изливаю пред Богом мою душу, или паче тогда только и живу, когда в ней предстою пред Богом моим, исповедуя Ему свои немощи, благодаря Его неизреченное милосердие и испрашивая Его всесильную помощь к довершению пути жизни сей временной, с достижением вечного упокоения»[40].
В 1836 году отец Аникита был назначен настоятелем русской церкви в Афинах, где спустя полгода скончался, оставив после себя память как о благодатном подвижнике благочестия. Впоследствии останки Шихматова почитатели его памяти перенесли в заложенный им на Афоне храм в честь Митрофана Воронежского, и, по воспоминаниям очевидцев, его кости «были желты, яко воск, и испускали некое благоухание»[41].
Духовный путь князя Шихматова был тем