высокий лоб.
К с восторгом следит за точными движениями ЮНОШИ, который, казалось, не замечал его присутствия.
Неожиданно кто-то грубо отталкивает КАТИНА, дверь кельи с шумом распахивается, и в помещение врываются несколько рослых монахов. Один из них высокий и СЕДОБОРОДЫЙ МУЖЧИНА резко выхватывает из рук юноши доску и простуженным, хриплым голосом приказывает остальным.
СЕДОБОРОДЫЙ
Вязать дерзкого…
Алексей пытается вмешаться, но седобородый, ничего не замечая, проходит сквозь него и направляется к выходу. Следом за ним проводят сопротивляющегося юношу.
КАТИН приходит в себя и спешит следом за монахами. Когда же он выбегает из кельи – в узком, слабо освещенном коридоре уже никого не было.
Неожиданно из темени и промозглости появляется забытая им мысль и, проскользнув меж ног, ползет вправо по коридору. КАТИН следует за своей путеводной мыслью, светящейся змейкой освещающей ему путь.
Чем ближе подходит КАТИН к цели, тем ясней слышны голоса. И вскоре перед ним распахивает свои двери огромная зала, в центре которой возвышается громоздкий, неудобный дубовый стол. За столом восседает обрюзгший, с неухоженной, серенькой бородёнкой пожилой ИГУМЕН. Его большие, болотистого цвета глаза пылают ненавистью и презрением.
ИГУМЕН
Яко ты, Савва, самый благовоспитанный инок монастыря, удосужился намалевать на доске, предопределенной для написания ликов святых, сею распутную дщерь, таяжде дьяволицу в облике человечьем? Кто уподобил тя заняться сим распутным деянием? Кто совратил тя со стези истиной? Ответствуй! —
ИГУМЕН горланит, захлебываясь слюной и злобой, размахивая короткими, толстыми и грубыми, как полена, руками. ЮНОША молчит.
ИГУМЕН
И токмо не тщись уверить нас, яко греховная мысль: осквернить сею доску…
(потрясает отнятым у юноши недописанным портретом и смачно сплевывает на пол)
…припожаловала в твою ясную главу. Кто обольстил тя, наименуй?
САВВА упорно молчит.
ИГУМЕН
Исаак, подь сюда…
Из темноты от черной стены отделяется маленькая, неказистая фигура ИСААКА. Непонятного возраста монах, хромая на левую ногу, подходит к ИГУМЕНУ. Но, не успев сказать не единого слова, он надрывно закашливается, закатывая глаза и хватаясь за воздух тонкими, как плети, паучьими руками. Повернувшись к САВВЕ, ИСААК ухмыляется и закашливается вновь. Сухой, продолжительный кашель был больше похож на самодовольный и презрительный смех.
ИГУМЕН
Руби!
ИСААК перекрещивается и, вынув из-за пояса топор, прямо на столе начинает крошить в щепу раскрашенную маслеными красками доску.
ИГУМЕН
Осторожней, бестия! Тако ты мне, не равён час, всю столешницу попортишь… Ужо, довольно, довольно, да угомонись ты, ирод. Вот разошелся-то…
ИСААК