был в хороших отношениях, объяснил суть дела. Через пару-тройку часов за ним приехал вездеход. Михалыч нацепил протез, оделся и, осторожно ступая со ступеньки на ступеньку, спустился со своего второго этажа с сумкой в руке. Взревев, вездеход вырулил со двора и помчался по малолюдным улицам поселка на окраину, а затем вообще выехал за его пределы. В паре километров в тайге была вырублена и обустроена большая площадка под учебный автодром. Вездеход пересек его и спустился к кромке тайги. Под одной из заснеженных лиственниц, плотной стеной подступающих к автодрому, темнела выдолбленная в вечной мерзлоте метровая яма.
– Мужики вот здесь решили выкопать могилку твоему коту. Пойдет, Михалыч? – почтительно спросил водитель вездехода Андрей. Михалыч кивнул.
– Ну давай своего… своего приятеля, я похороню. Да ты сиди, я сам.
Но Михалыч отрицательно помотал головой и вылез из теплой кабинки. Неловко шагая по глубокому снегу, он подошел к ямке и осторожно опустил на ее дно сумку с Митяем. Постоял с минутку молча.
– Ну, закапывай, – скомандовал он Андрею, сокрушенно махнув рукой и, тяжело опираясь на трость, побрел к вездеходу…
* * *
Вернувшись домой, Михалыч нехотя пообедал позапозавчерашним борщом, потом лег на диван и попытался поспать – в эту ночь ему нужно было идти на дежурство в детский сад. Ворочался, ворочался, а заснуть так и не смог – перед глазами все время стояла добродушная усатая морда Митяя. Да и засыпать он привык, ощущая у себя на груди теплую тяжесть громко тарахтящего кота – вот такое могучее у него было мурлыкание. «Что за черт! – раздраженно думал Михалыч. – Ну, любил я кота. Ну, умер он. Не родственника же похоронил какого, не приятеля. Что ж мне нехорошо-то так, тоскливо?». Но в глубине души Михалыч прекрасно понимал, что Митяй за эти годы очень глубоко вошел в его жизнь, в жизнь его жены Тамары, отсюда и эта скорбь.
Еще неизвестно, как Тамара перенесет кончину Митяя, которого она тоже очень любила, невзирая даже на его старческую немощь с этими мокрыми последствиями. «Нет, надо будет завести нового кота, желательно совсем котенка, чтобы прожил как можно дольше, а еще лучше – пережил бы меня, – решил в конце концов Михалыч. – И назвать его Митяем».
Так и не сомкнув глаз до самого вечера, Михалыч затем отправился на дежурство в детский сад. Вот здесь он, наконец, выспался – может, потому, что в садике ему ничего не напоминало о Митяе. Вернувшись с дежурства, он сварил свеженький вермишелевый суп с курицей, настрогал салат из помидоров и огурцов – вот-вот должна была прилететь Тамара.
А вот и нетерпеливый прерывистый звонок в дверь – так звонила только она. Михалыч при полном параде – чисто выбритый и наодеколоненный, в свежей рубашке, с пристегнутым протезом, в выглаженных брюках, – торопливо похромал к двери.
Тамара, вкусно пахнущая морозцем и какими-то тонкими духами – видимо, в городе прикупила по случаю, перешагнула порог. Михалыч