с заведомо известным финалом про загс с Зиночкой под ручку. И даже забыла о том, что недавние его поцелуи почему-то не произвели на нее почти никакого впечатления, почти…
Она обо всем этом забыла.
Эдик был рядом. Он чертовски хорош собой, неподражаемо сноровист, и сумел-таки заставить ее думать и мечтать о совсем другом завершении ее еще не сложенной истории про него.
– Марго… Какая же ты… Какая же ты шикарная, Марго…
И она верила! Верила и тоже шептала ему что-то похожее. И им было так хорошо вдвоем…
На старом бабкином диване, стонущем под ними на все лады, они занимались любовью, позабыв обо всем.
Рита точно обо всем позабыла.
И про неудавшиеся выходные, удались же…
И про то, что у Эдика совсем нет фотографий; ну и что, не любит он воспоминаний, живя настоящим.
И про Зину…
Главное, она забыла про Зину с ее шикарной претенциозной красотой. Рита, позабыв, не учла главного: такие люди, как Зиночка, не уходят из жизни, не оставив в ней жирного рельефного следа. Почти никогда они не уходят незамеченными. Никогда…
Глава 7
Он не мог себе позволить оплакивать ее более трех дней. Погребального срока, принятого на их общей родине.
Не мог позволить себе запить, валяясь на кровати, отвернувшись ото всех.
Не мог позволить себе бросить все и сбежать.
Он ничего не мог себе позволить, даже бояться.
Единственное, на что его еще хватало, это по-прежнему заниматься делами и отвечать на множественные вопросы представителей убойного отдела.
Хвала небесам, ребята ему попались с пониманием. В душу особо не лезли, вопросов много не задавали, подозрениями не оскорбляли.
Один, правда, особо дотошный, как-то спросил его:
– Вам лично никто не угрожал?
– Мне?! – Роман так дернулся, словно его обожгли, и тут же отрицательно замотал головой. – Мне не могут, не должны угрожать. Я честный человек. С криминалом никаких дел не водил и водить не собираюсь. Так что…
– А может быть, это что-то личное? – дотошный малый, тезка отца Баловнева, смотрел на него вполне по-доброму, но очень уж как-то проницательно. – В вашей жизни не было никаких трагедий, способных подвигнуть кого-то на месть?
Он говорил словно по писаному, словно знал о чем-то или вполне очевидно догадывался. Но Баловнев Роман Иванович его разочаровывал снова и снова, отрицая все имеющиеся у сыщиков мотивы.
Он не знает, не подозревает и не догадывается – это для сыщиков.
И для себя: он тоже не догадывался, что нужно от него тому страшному человеку, чей голос стал преследовать его даже во сне.
И снов-то особо не было. Так, какие-то неконкретные сполохи огня, дикий крик его Настены, который он уже додумал для себя, потому что не услышал тогда. И вот посреди всего этого хаоса – гнусный мужской голос. Он постоянно что-то говорил Роману, о чем-то напоминал, в чем-то упрекал. Но, просыпаясь в холодном поту,