Я с удовольствием тренировался сам, слегка дрессировал своего шефа, и вскоре между нами сложились особые отношения, каковые неизбежно возникают между тренером и учеником: это нечто большее, нежели отношения учителя и ученика, отца и сына, наставника и наставляемого.
Постепенно я стал проникаться заботами фирмы и скоро уже не ограничивал сферу приложения своих усилий лишь вопросами мифической пошехонской безопасности. Я мог, например, смотаться в соседний город, чтобы поторопить парниш из типографии, которые не успевали с нашим заказом, а между делом прозондировать состояние дел на тамошнем книжном рынке и опросить лоточников, кого лучше покупают. Или, действуя по просьбе занятого Пошехонского, провести ревизию в каком-нибудь из наших магазинов. Вскоре я стал ощущать себя сопричастным со всеми делами фирмы и старался работать с полной отдачей: Пошехонский щедро платил мне за это – и не только деньгами. Добрым отношением, неприкрытым восхищением по ряду некоторых вопросов специфического характера (обусловленных моей прежней деятельностью), безграничным доверием, которое, в свою очередь, обязывало меня, как любого нормального индивида, к еще более добросовестному исполнению своих обязанностей.
К концу второй недели я неожиданно обрел еще одного партнера – правда, в сфере, далекой от книгопродажи.
– Вы холостой, живете одиноко, от вас за версту разит отсутствием женского ухода, – как-то вечером безапелляционно заявила главбух «Егора» Ольга Алексеевна Толковая. – Поедемте ко мне домой, я вас накормлю хорошим ужином. Или вы стесняетесь?
Ну что вам сказать? Я вообще-то всегда испытывал определенного рода трудности в общении с прекрасным полом – особенно на первой стадии знакомства. А Ольга Алексеевна, как я успел заметить, имела в фирме репутацию ханжи и пуританки: строгая тройка (юбка чуть выше щиколотки, блузка застегнута под горло), большущие очки с толстыми стеклами, минимум макияжа, сухой официальный тон со всеми – независимо от чинов и социометрической значимости. В свои тридцать пять она умудрялась выглядеть на все сорок и с любой стороны была похожа на завуча образцово-показательной школы. Никаких эротических флюидов, свойственных нормальным светским дамам ее возраста, она не испускала – понятия «секс» и Ольга Алексеевна Толковая (а фамилия как вам?) были сопоставимы примерно так же, как завод железобетонных конструкций и полотна Микеланджело.
Так вот, предложение это было столь неожиданно, что я растерялся и с минуту стоял в дверях (я собирался уходить домой), теребя шапку и разевая рот наподобие скумбрии.
– Испугались? – по-своему истолковала мое молчание Толковая. – А на вид вы храбрый. Да, думала я, что врут злые языки. Да, до чего же внешность бывает обманчивой! Да…
– Да нет, отчего же, – с трудом выдавил я – молчать и далее было просто неловко. – Поехали…
И мы поехали – у Толковой своя машина, симпатичный «Фольксваген-универсал».