где я так хотел побывать. Отец говорит, что, то место, куда мы идем, еще лучше. Значит, так оно и есть. Воображение рисовало мне настоящий сахарный дворец, где даже стол сделал из чистейшего шоколада.
Когда я, наконец, увидел «отличнейшее» кафе, то легкая обидка затаилась где-то в душе. Но папа сказал мне, что это отличное кафе. Зачем ему врать? А тем временем я смотрел на лестницу с отбитой плиткой, обшарпанную табличку с названием, часы работы на ней надписали маркером, и пожелтевшие от времени витрины. И я все искал, что же тут такого хорошего?
Внутри пахло хлоркой, скрипящие деревянные стулья были расставлены вокруг столов, покрытых «белыми» скатертями, пятна на которых вероятно были старше моего отца. Грязный пол. В проходах между столами и под стульями плитка потеряла свой цвет и местами потрескалась. Мы подошли к прилавку, я посмотрел на витрину, и где-то внутри меня загорелось пламя.
При виде пиццы завернутой в полиэтилен и намертво прилипшей к нему, а также застоявшихся салатиков с желтым майонезом это пламя разгоралось все сильнее. Папа поздоровался с продавщицей – необъятной женщиной в синем переднике. Ее подбородок плавно переходил в грудь без каких-либо намеков на изгибы. А потом обратился ко мне:
– Что ты хочешь?
– Я хочу в другое кафе.
Я помню, что именно так и ответил. И помню, как отец махнул рукой. И, на что-то разозлившись, заказал мне пиццу, бутылку самой дешевой газировки и мороженное. Себе он заказал бутерброд с блестящей на свету рыбой и стакан минералки. Когда он заказывал минералку, он сделал какой-то странный жест рукой, его я тоже хорошо запомнил.
Мы сели за стол, диалог не клеился. Я заставил себя попробовать пиццу и немного отпил газированной воды. Мой желудок впервые в жизни получил такую дикую комбинацию неизвестных науке отравляющих веществ и запротестовал. Поэтому я сидел и смотрел, как поданное в металлической чашке на длинной ножке мороженное тает и стекает по этой самой ножке прямо на стол, оставляя новые пятна на скатерти. Зная вкус пиццы и воды, эта потеря меня не очень расстроила. Поэтому я сидел и, ну очень медленно, жевал пиццу из уважения к отцу. Почему-то я боялся, что если не буду есть, то могу его обидеть. Я свято верил в его безгрешность. Считал, что это я чего-то не понимаю. Ну, или папу нагло обманывают, подсовывая мне некачественную еду.
Папа вдруг выпил целый стакан минералки и, поморщившись, съел бутерброд. А потом громко крякнул на все заведение. «Еще бы, я вообще не смогу выпить целый стакан минералки махом» – подумал я. А папа тем временем пошел к стойке и заказал себе еще один бутерброд и еще один стакан минералки.
Он вернулся, и, даже не садясь за стол, выпил еще один стакан минералки и съел бутерброд. Потом он сел рядом со мной, хотя до этого сидел напротив. Отец начал вести свой странный монолог, зачем-то требуя от меня, чтобы я смотрел ему в глаза.
Не помню в деталях, что он говорил. Он придвигался все ближе и все яростнее что-то мне рассказывал. Наконец его лицо и налитые кровью глаза были уже прямо