рук
в палящей пустоте
и сердца стук сквозь каменные стены.
«Мед почернел в прозрачной банке…»
Мед почернел в прозрачной банке
Я комнату закрыл и вышел прочь
И на песке у озера темнеют замки,
что вылеплены маленькой рукой…
Химеры спят. Мокры колокола.
Печальная часовня в синем свете.
Густой туман тяжелые мазки
кладет на холст
Блаженные как дети
мои стихи
Недобрая молва
скользнула
по тревожному лицу
На сердце Иудейская война
И руки тянутся к забытому греху
А после – долгий труд
как в забытьи
слова о главном – несколько молитв
И мед на пальцах – сладкая роса
словно янтарь
на шее у блудниц.
«Перо из тростника в прозрачных пальцах…»
Перо из тростника в прозрачных пальцах
Слегка дрожит.
Ласкает руки сон.
Тяжелый день в сиреневом наряде
Уснул в объятьях бесконечных крон.
«Вот красный шелк…»
Вот красный шелк
на обнаженном теле
Тяжелая парча у крепких ног
Чего желать?
Скупых прикосновений
холодных глаз
или уставших рук?
«Пораженный твоей наготой…»
Пораженный твоей наготой
Является день
Переполненный вздохами моря
Ледяной белизной и снегами.
Прижимается крепко к твоим волосам,
непостижимым, трепетно пряным.
Тонет в холоде огненных глаз
Тихо стонет в камнях,
ожидая сестру свою – ночь,
хозяйку молчанья и звезд
обжигающих, пьяных.
«Все ближе и ближе к молчанью…»
Все ближе и ближе к молчанью
Я вновь возвращаюсь к огню
славянских молитв и преданий
Я – холст на февральском ветру
Я – плеть из боснийского неба
слепая, горячая медь
И тень зачерствевшего хлеба,
упавшая в гибкую сеть.
«Поле ржаное…»
Поле ржаное
Зерна растерла в ладонях
и улыбнулась
Июня последние дни.
«Ночь у воды…»
Ночь у воды
и странный поцелуй:
друг детства необычно нежен
Спят острова
Ни страсть и ни любовь
твое скупое сердце не утешат
Ни суета, ни ложь
и ни покой —
Бесцветный опыт в медном поцелуе,
А утром – пустота
Речной прибой
соломинкой иероглифы рисует.
«Дни нам даны для славы…»
Дни нам даны для славы,
чтобы рождать героев —
великих в смиренье
и сильных
пламенным сердцем и волей
Ночи даны для молитвы-
легкой и непорочной
(руки увиты цветами
травою