Москве они встретились, сняли квартиру, и пока он набирался решимости выйти-таки за порог, Лэрис крутилась, зарабатывая на жизнь. Для придания храбрости она обесцветила его и заказала косметические линзы, меняющие цвет глаз на карий.
– А! – вскрикнула я. – Вот как, да? Все наоборот. Это ты ловко придумала. А твой Глеб не запутается, когда надо снимать линзы, а когда надевать?
– Не запутается. Это не самое сложное, что ему предстоит.
– А если он проболтается про институт? Ты же говорила, что Глеб учится на экономическом.
– Учился, – вздохнула Лэрис. – Он бросил. А что, разве я не смогла бы дать любимому человеку образование?
– Ты так горячо говоришь, будто это было на самом деле.
Вместо ответа она с кряхтением потянулась и сползла на пол. По ее оживленному лицу было ясно: Лэрис полагала, будто уговорила меня. Но я еще не готова была сдаться.
– И ты сможешь спокойно поведать маме, как три года скрывала, что ее сын жив? И перед отъездом не открылась? Кстати, а почему ты уехала на самом деле? Ведь все действительно произошло так, как ты сейчас рассказывала: ты внезапно собралась и умчалась в Москву. Но перед этим вы говорили с мамой… О чем? Что тогда случилось?
Лэрис виновато захлопала ресницами, на моих глазах превращаясь из Карлсона в Чебурашку.
– А она тебе ничего не сказала? Значит, и я не скажу. Только не обижайся, к чему теперь это ворошить? Пойдем к ней. Нельзя с этим тянуть.
– Она не поверит, – продолжала настаивать я. – Ее сын – дезертир. Уму непостижимо… Знаешь, по-моему, уж лучше считать его мертвым.
– Нет! – вдруг выкрикнула Лэрис и угрожающе двинулась на меня. – Вот еще и поэтому он боялся вернуться домой! Потому что знал, как ты отреагируешь. Лучше мертвец, чем трус. Да, это на тебя похоже. Это ты обрекла его на три года скитаний, три года страха, ведь ему казалось, что сгоряча ты можешь даже выдать его властям. Чтобы он искупил, так сказать! И заодно откреститься от брата-дезертира. Ты же у нас бескомпромиссная, как Павлик Морозов!
– Замолчи, Лэрис!
Глеб ворвался в «светелку» и, схватив ее, зажал рот рукой. Глянув на меня через плечо, он сухо пояснил:
– Она слишком вошла в роль. Ты же знаешь, Лэрис чересчур впечатлительна. Иногда она и впрямь начинает видеть во мне твоего брата.
Но Лэрис не собиралась успокаиваться.
– А ты-то? – кричала она, отбиваясь от Глеба. – Что ты такое особенное из себя представляешь, чтобы судить других?
– Я? Да если хочешь знать, мне всегда было плевать на себя! Я думала только о нем. Я не могла позволить такому человеку, как Андрей, остаться никем.
Лэрис на миг застыла, впитывая мои слова, и откликнулась уже другим голосом:
– А вот это правда. Ты думала о нем даже слишком много. Лучше бы поменьше.
Она потерлась о плечо Глеба, как бы освобождаясь от пелены забытья, и подняла на меня потемневшие глаза. У нее задрожали губы, она хотела было что-то сказать и не смогла.
Я пробормотала, что не сержусь и уже привыкла к выходкам Лэрис, но ее почему-то передернуло