* *
Когда от меня ушла любовь, когда она обманула меня, обвела вокруг пальца, оставив тут, на качелях возле съемного дома на Оушн Бич в районе Фаэр Айленд, на косе Лонг-Айленда, в США, на берегу Атлантического океана? Аренда на который, кстати, скоро закончится, и Север наверняка не будет ее продлять. По крайней мере, без моей отдельной об этом просьбы. А просить я его об этом, в нынешних обстоятельствах, разумеется, не буду! Сама я себе такие непрактичные траты позволить не могу.
Да не только денег лишних нет – нет и семьи, и любви, и будущего. Вернее, наверное, будущее есть – ведь я живу, дышу, вроде как здорова, и завтрашний день, как и последующий, я увижу, – но дни эти будут совсем другими, не теми, которые я уже выстроила и спланировала в своих мечтах. Без полета, захватывающего дух, без ощущения жизни на острие, без любимого мужчины. А также без мужа, без детей и других огромных частей своей жизни, которые я, не задумываясь, принесла в жертву… Да и на фиг мне такой дом, без Андрея-то…
Руслан, наш сын, был полной противоположностью сестры. Он мне достался куда тяжелее дочери, прямо вот с самого его рождения пошло-поехало – приключения за приключениями, поводы для волнений переходили один в другой. И родился он как-то неправильно – накануне родов врачи диагностировали ягодичное предлежание, что означало стремление парня вырваться на волю ногами вперед, а не головою, как положено. Ну, или уж задницей в лучшем случае, голову он решил поберечь и вынуть из меня последней.
Из естественных родов, как я ни старалась «Дышать и тужиться! Дышать и тужиться!», как мне кричала акушерка, ничего не получилось, и все мои попытки закончились экстренным кесаревым сечением. Разрезали меня утром, а к вечеру, отойдя от наркоза, я ужасно захотела посмотреть на сына, несмотря на головокружение и очень болезненный шов на животе.
Двигаясь мелкими перебежками по коридору, поддерживая располосованный живот, я пробралась к палате, где держали новорожденных младенцев. На мое счастье, стены у этой палаты были стеклянными, так что я могла поискать сына глазами, не входя внутрь, где меня, нарушительницу режима, могли бы засечь и выгнать с позором.
Слева рядами лежали маленькие белые поленца – туго спеленутые в больничные пеленки краснолицые гномики. Справа, в прозрачных кувезах, лежали три младенца, два крохотных, сморщенных, размером с недорогого крупного пупса, и один – огромный, раза в два больше соседей, великан. Лицо у него было нежное, чуть с молочным отливом, румянец во всю щеку. Судя по мерно вздымающемуся пеленочному узлу на животе, великан спал, от длинных ресниц на щеки падала легкая тень. Я как-то сразу поняла, что вот эта вот некондиционная крупная особь – это мое.
Почти пятикилограммовый младенец и вел себя так, как положено крупным людям: не суетился, сосал важно, степенно. Если и орал, то так, что прибегали соседи и спрашивали, почему сработала пожарная сигнализация или кого тут пытают. Накупленные мною еще в беременность пинетки не пригодились: первая