Ловушка уверенности. История кризиса демократии от Первой мировой войны до наших дней
преступниками. Наибольшим презрением он потчевал воинственного министра иностранных дел Британии Пальмерстона, на которого не пожалел яда в своем письме Токвилю: «Я был бы рад прошагать 20 миль, чтобы увидеть, что его повесили, особенно если бы Тьер [его коллега из французского министерства иностранных дел] висел рядом» [Mill, 1963, р. 460]. По всей вероятности, ни одна демократия не сможет ничему научиться, пока она в руках подобных негодяев и их истерических сторонников в прессе.
Токвиль смотрел на дело иначе. Как и многие французы, он не думал, что Британия, несмотря на все ее либеральные традиции, является настоящей демократией. Это было, по его мнению, все еще аристократическое по своим основам общество, чьими типичными представителями были такие люди, как Пальмерстон. Франция была намного более реальной демократией (т. е. на пути к равенству условий она продвинулась дальше), но она застряла в колее и потеряла всякое представление о своей собственной силе в результате затянувшегося и крайне неприятного послереволюционного похмелья. Ей было нужно что-то такое, что позволило бы стряхнуть оцепенение, в которое слишком легко впадал французский ум. И этого результата нельзя было достичь за счет международного сотрудничества. В 1841 г. он с насмешкой написал Миллю: «Нельзя позволить нации с такой демократической конституцией, как у нашей… приобрести в ранние годы привычку жертвовать своим величием ради собственного спокойствия. Нет ничего здорового в том, чтобы позволить такой нации утешаться строительством железных дорог» [Tocqueville, 1985, р. 151]. Токвиль думал, что демократиям время от времени нужен реальный кризис, чтобы они могли показать, на что способны. Милль полагал, что желать демократии кризиса – нечто совершенно безответственное, если знаешь, на что они при таком кризисе способны.
Токвиль и Милль оказались по разные стороны этого спора, но в нем отражались две стороны их общего взгляда на демократию. Вещи, в которых демократии хороши (торговля, комфорт), плохи для демократии, поскольку они вскармливают узколобость и самодовольство; вещи, в которых демократии плохи (кризисное управление, международные столкновения), хороши для демократии, поскольку они способны расширить ее горизонты и стряхнуть это чувство самодовольства. Нельзя найти простой выход из этой дилеммы. Причина, по которой Милль и Токвиль не могли согласиться по вопросу войны между Британией и Францией, состояла не только в том, что они оказались буквально по разные стороны. Она была еще и в том, что в кризисе для демократии всегда есть две стороны – хорошая и плохая, – и примирить их бывает черезвычайно трудно.
Путеводитель по будущему
Многое из того, что Токвиль сказал о демократии и кризисе, было несистематичным: его мысли по этой теме беспорядочно разбросаны по разным текстам. Не всегда ясно, что он хочет сказать, и он не всегда последователен. Кроме того, по большей части то, что он говорил, лишь догадки. Тогда просто не существовало данных, позволяющих выяснить, как демократии