поворачивается ко мне, прижав руки к груди. – Зели, во имя богов, что ты натворила?
Я прошу ее сесть и рассказываю о том, что произошло. Гордость на ее лице сменяется гневом, когда она слышит про наш побег, но рассказ о свитке и его возможностях заставляет ее замереть.
– Это правда? – спрашиваю я. – Хотя бы одно слово?
Мама долго молчит, глядя на свиток в руках Амари. Ее темные глаза остаются невозмутимыми, скрывая ответы, которых я жду.
– Дай его мне.
Пергамент ложится в ладонь Мамы Агбы, и она начинает задыхаться. Ее тело дрожит так сильно, что она падает с кресла.
– Мама Агба! – Я подбегаю к ней и хватаю за руки, удерживая, пока судороги не прекратятся. Постепенно они ослабевают. Она лежит на полу, неподвижная, как один из ее манекенов.
– Мама, ты в порядке?
Слезы застилают ей глаза, бегут по морщинкам, испещрившим темную кожу.
– Это было так давно, – шепчет она. – Не думала, что снова почувствую огонь магии.
Мой рот открывается от удивления. Я отступаю, не веря своим ушам. Не может быть. Я не думала, что хоть кто-то из взрослых магов пережил Рейд…
– Вы – маг? – спрашивает Амари. – Но ваши волосы…
Мама Агба снимает геле и проводит рукой по бритой голове:
– Одиннадцать лет назад у меня было видение, что я пришла к губящей и попросила ее избавить меня от белых волос. Она использовала магию болезни, чтобы уничтожить их.
– Ты видящая? – вырывается у меня.
– Раньше была, – кивает Мама Агба. – Но лишилась волос в день Рейда, за несколько часов до нападения.
Поразительно. Когда я была ребенком, тех немногих видящих, живших в Ибадане, уважали и чтили. Их власть над временем не раз спасала другие кланы. Я улыбаюсь: следовало догадаться. Мама Агба всегда обладала знанием, мудростью человека, прожившего не одну жизнь.
– Еще до Рейда, – продолжает Мама Агба, – я чувствовала, как магия уходит из нашего мира. Пыталась увидеть будущее, но, когда это было нужно сильнее всего, не смогла.
Она вздрагивает, словно снова переживая ужас той ночи. Я могу только догадываться, какие кошмарные воспоминания всплывают в ее голове.
Мама бредет к забранным сеткой окнам и опускает занавески. Смотрит на свои старые руки, сморщенные от долгих лет шитья.
– Орунмила, – шепчет она, призывая бога времени. – Ба ми соро. Ба ми соро.
– Что она делает? – Амари пятится, будто слова Мамы Агбы могут ранить ее. Но я слишком потрясена, услышав слова йоруба – впервые за десять лет, и не могу ответить.
Со времен Рейда я не слышала ничего, кроме резких пауз и гортанных звуков, свойственных оришанскому языку, на котором мы должны были говорить. Последний раз при мне произносили заклятие очень давно, и долгое время язык моего народа жил только в моей памяти.
– Орунмила, – перевожу я, пока Мама Агба взывает к нему. – Ответь мне. Ответь…
– Она зовет своего бога, – объясняю я Амари. – Пытается колдовать.
Я легко нахожу слова для объяснения, хотя сама