восточными племенами и харадримами Итилиена, едва не посадил всю троицу под замок, узнав, что они намереваются оставить его отряд.
Друзья привыкли. Не сосчитать, сколько раз они вступали в армии Рохана, Гондора или Беорнингов, но после победы всякий раз уходили. Почести – почестями, но оседать, обзаводиться «домом» – нет, это не для них. Эодрейд понял их первым и не навязывал друзьям свою волю. Наверное, потому Фолко, Торин и Малыш чаще всего оказывались именно в рядах роханского войска; а может, оттого что владыка Эдораса настойчивее других сражался за то, чтобы мир, до неузнаваемости преображённый Олмеровым нашествием, хоть немного бы стал походить на прежний.
Нынешнее войско Рохана не составляло и трети того, что насмерть стояло на Андуине с Исеной. Собрали кровавую дань и тяжкий зимний переход через Мглистый, и последующие годы войны – уже восемь лет прошло с тех пор, как, перезимовав в долине Андуина, армия Эодрейда ворвалась в Рохан, довольно быстро отбив Эдорас и освободив осаждённые ховрарами горные убежища.
Однако мир так и не настал. С самого восстановления Роханской марки, провозглашённого 28 апреля 1724 года по летоисчислению Хоббитании, война на границах не утихала ни на один день. Пожар её то разгорался, то вновь приугасал – но так и не исчез.
Бывшего «хоббита не от мира сего», книжного червя, изобретавшего тысячу и один способ отвертеться от прополки, румяного и круглощёкого, сейчас едва бы узнала собственная семья. Ему исполнялось тридцать восемь – для народа половинчиков лишь самое начало зрелости.
Тридцать восемь, всего ничего, старый Бильбо Бэггинс только посмеялся бы, на юнца глядючи, – мальчишка, мол, какие тебе ещё там приключения!.. – но сейчас никто из сородичей не дал бы Фолко меньше пятидесяти.
Война берёт своё, даже если тебя невредимым выводят из битв и стычек мифрильные доспехи и собственное боевое умение. Да, ты привык спать, укрываясь в лучшем случае собственным плащом или вовсе одним небом; привык, не мигая, брать прицел и не задумываться, заслуживает или нет смерти тот, в кого миг спустя вонзится твоя стрела. Ты привык отдавать приказы, отправлять людей в бой, зачастую – на смерть, и хладнокровно выслушивать донесения о потерях.
Он стал поистине «мастером Холбутлой». Фолко, сын Хэмфаста, хоббит из почтеннейшей и уважаемой всеми семьи, казалось, уснул надолго, если не навсегда.
Неизменными оставались для него другие вещи: мифрильный доспех, например, или гундабадский трофей Короля-без-Королевства, клинок Отрины, чьё лезвие навек украшено невянущими голубыми цветами.
Фолко не расставался с оружием ни днём, ни ночью; за десять лет истёрлись и износились кожаные ремешки, их заменили выкованные Малышом тонкие, но очень прочные цепочки.
Гномы, несмотря на все передряги и перипетии, изменились мало, человеческий глаз и вовсе не заметил бы разницы. Подгорное Племя отличается долголетием, два с половиной века для них – тот возраст, когда ещё выходят на бранное поле, стоят в хирде и крепко держат топор.
А