спросил… Это как-то связано с вашей привычкой выть по ночам, особенно зимой?
– Да, было пару раз прошлой зимой, – смущенно признался Хуттунен.
– А что заставляет вас таким образом выть? Некая навязчивая идея, которую можно прогнать только так?
Хуттунену хотелось уйти, но Эрвинен повторил вопрос, и пришлось ответить:
– Это… происходит автоматически… Вначале появляется желание вскрикнуть. Голову сдавливает, выходит такой громкий вой. Может, я мог бы сдержаться, но пока только так получается. И сразу отпускает. Взвоешь пару раз – и все проходит.
Эрвинен припомнил, что Хуттунен изображал лесных зверей и людей. С чем это связано? Что он этим хотел сказать?
– Иногда на душе так весело, хочется шутить, может, иногда заходит слишком далеко. Обычно я угрюмый, редко такое находит.
– А когда вы в печали, хочется выть, так? – быстро спросил Эрвинен.
– Да, когда грустно, это помогает.
– Вы часто говорите сами с собой?
– Когда выпью, да, о чем только не говорю… – признался мельник.
Эрвинен подошел к буфету, достал пузырек с таблетками и протянул Хуттунену. Таблетки надо принимать, когда становится совсем плохо, и главное – не превысить дозу. Достаточно одной таблетки в день.
– С войны остались. Сейчас их сняли с производства. Принимай только в крайних случаях, увидишь, как подействуют. Но только тогда, когда совсем край и хочется завыть.
Хуттунен убрал пузырек в карман и готов был уйти, но Эрвинен сказал, что спать пока не собирается, и пригласил гостя выпить еще по маленькой. Доктор разлил спирт и залпом выпил.
Некоторое время пили молча, потом Эрвинен снова заговорил об охоте. Он рассказал, как охотился ранней весной в Туртоле. У него были два карельских пса-медвежатника, охотились на медведя, тогда они еще выводили потомство в Туртоле. Он приобрел лицензию на охоту. Вместе с хозяином леса подъехали на лошадях к берлоге, лошадей оставили в километре от места, а сами пошли на лыжах с собаками.
– Знаешь, какой адреналин, когда первый раз идешь на медведя! В голову ударяет сильнее, чем война.
– Понимаю, – ответил Хуттунен и опрокинул бокал.
Эрвинен разлил еще и продолжал:
– У меня были тогда знатные собаки! Как учуяли медведя, сразу рванули! Только снег летел во все стороны, когда они забрались в берлогу, вот так!
Эрвинен встал на корточки, изображая собак, которые будили спящего медведя.
– И вылез медведь, как ему не вылезти! Собаки вцепились ему в зад намертво, вот так!
Эрвинен, рыча, рвал зубами шкуру медведя на кресле, в том месте, где должен быть хвост, шкура сползла на пол.
– Я не мог стрелять, боялся попасть в собак! – продолжал доктор, сплевывая шерсть, наполнил стаканы и продолжил представление.
То он изображал собак, то взбешенного медведя. Доктор так вжился в роль, что даже пот на лбу выступил. Когда ему наконец удалось застрелить воображаемого медведя, он живописно отрезал ему язык и бросил собакам. Широкий жест привел