искренне по ней тосковала. Но школа была роскошью для детей с работающими родителями и надежно налаженным бытом. Увы, ничего из этого к Лейли больше не относилось.
Она откусила от следующей снежинки.
Благодаря особой чаролесской магии снежинки самой первой метели были сделаны из чистого сахара – и хотя Лейли понимала, что за такой ужин зубы спасибо не скажут, ей, по правде говоря, было плевать. Сегодня она хотела утешиться – а потому в один присест умяла все пять снежинок и почувствовала себя значительно лучше.
Мама тем временем закончила изливать душу и перешла к более насущным темам (общее запустение дома, беспорядок на кухне, грязные коридоры, воронье гнездо на голове у дочери и ее же загрубевшие руки), и Лейли сбежала на второй этаж. Мама заводила эту песню каждый день, и девочка к ней привыкла. Она уже давно прекратила отвечать призраку – отчего в доме стало немного спокойнее, – но это же означало, что порой она могла провести добрую неделю, не перекинувшись ни с кем словом. Лейли начинало грызть одиночество. Она далеко не всегда была такой молчаливой, но чем больше ее переполняли злость и негодование, тем реже она осмеливалась открывать рот.
Просто из страха, что однажды взорвется.
Лейли проводила в ванной куда больше времени, чем следовало. Это было единственное место, куда за ней не увязывался мамин призрак (умерев, та не утратила чувства приличия), и Лейли отчаянно берегла эти мгновения покоя. Она едва принялась смешивать в медном тазу мазь для ноющих рук (теплая вода, солесахар, масло шиповника и щепотка лаванды), когда заметила нечто странное.
Пустяк, промельк на краю зрения: кончики ее пальцев начали становиться серебряными.
Лейли отпрянула так резко, что чуть не опрокинула таз. Затем упала на колени и принялась яростно тереть руки, пытаясь как-то исправить этот новый ущерб, – но все без толку.
Смириться с посерением глаз было нелегко. С поседением волос – еще тяжелее. Но это… это и вправду было страшно. Лейли могла не до конца понимать вред, который причиняла собственному телу, но одно знала наверняка: она была неизлечимо больна, болезнь разъедала ее изнутри, и она понятия не имела, что с этим делать.
Первым ее порывом было разыскать папу.
Она бессчетное множество раз умоляла его вернуться домой, но он просто не видел смысла в ее словах. С годами папа лишь глубже погрузился в паутину иллюзий и уже не мог сказать с точностью, где сейчас находится: среди живых или мертвых. Мамина смерть лишила его остатков здравомыслия – которого у него, признаться, и так было немного, – и теперь он постоянно балансировал на рубеже между сном и явью, там и здесь. Перед этой бедой Лейли была бессильна. «Еще немного, – вечно шепелявил он в ответ на просьбы дочери. – Я почти дошел». Так как папины зубы хранились у него в кармане, понять его порой бывало непросто.
Наверное, здесь нужно остановиться и кое-что объяснить.
Много лет назад папа встретил маму