нарядах, с вульгарным макияжем.
Множество корсетов, ошейников, латекса.
На каждом втором болталось что-нибудь с символикой группы.
Сережки и кулоны с надписью «Inferno № 6», майки с лицом Янсена.
Сигны на щеках, татуировки, шапочки с эмблемами.
Добро пожаловать в готы. Здесь носят темные очки после полуночи, а отсутствие пульса считается эротичным.
По сцене носились какие-то размалеванные ребята, внешне не сильно отличающиеся от публики. Отыграв минут сорок, они убежали под рев людей, скандировавших имя Люка.
Прошло еще минут сорок саундчека Inferno № 6. Это ожидание всех выматывало: поклонники орали, стучали и хлопали, а небо с каждой минутой становилось все темнее.
И вот оно, долгожданное зрелище: Люк Янсен с тлеющей в уголке рта сигаретой выходит на сцену, и татуированная змея вокруг его торса ползет вместе с движением мышц, когда он хватается за микрофон. В небе грохочет последний хит про мертвую невесту, и толпа в ритуальном упоении подхватывает его.
Оля, как и другие, начала подпевать, уткнув невидящий взор в фигуру на сцене. Девушки синхронно раскачивались из стороны в сторону и как околдованные смотрели вперед. У некоторых по щекам текли слезы, смешанные с грубой черной подводкой. «Олимпию» окутывала бешеная энергия. Яростная толкучка, слезы и визги только усиливали атмосферу сакрального безумия.
Алиса была настолько оглушена чудовищной громкостью, что происходящее едва казалось реальным. В тисках разгоряченных тел ей оставалось только смотреть вперед, потому что другие движения были невозможны. В голове некстати всплыла недавно прочтенная статистика смертей во время массовых сборищ.
Люк Янсен без устали носился со своей несовершенной улыбкой, обнажающей чуть выпирающие резцы. Голос периодически срывался, выдавая слабоватую дыхалку. Но он не терялся и судорожно обрушивался снова вне ритма.
— Уо-о-оу!
Пара тупых слэмеров навалилась на нее, мотая во все стороны патлатыми головами. Правда о концертах была такова: на них под музыку калечили людей.
Когда Алиса наконец-то пришла в себя от окружающей истерии, в воздухе отгремел уже третий по счету похоронный марш.
И настала короткая пауза.
— Привет-привет, Берлин!
Они взревели, как стадо раненых бизонов.
Люк с улыбкой возвышался над этим энергетическим катаклизмом и бросал краткие слова благодарности в микрофон. Татуировка на ребрах словно ожила вместе с его дыханием.
All I loved, I loved alone.
Внезапно Алиса поняла, что эта надпись была слева, то есть под сердцем.
Он коротко прикрыл глаза, ненадолго отрешившись от них всех. Эти срывы явно давались ему не так легко, как могло показаться. Вопреки окружавшему его пафосу из него все равно бил свет, похожий на бледное мерцание далеких звезд.
«Почему же ты поешь только о тьме?» — мельком пронеслось в мыслях Алисы.
Через легкое внутреннее сопротивление пришлось признать наличие у него мрачного обаяния, выражавшегося больше в