сожалению, я не видел матери Игоря, лишь слышал ее голос, в котором плескался самый настоящий ужас. Я очень удивился и подумал, что Зоя не зря увлекается театром, в даме явно зарыт талант гениальной актрисы. Ведь она отлично знала, что в шкафу сижу абсолютно материальный, вполне живой я, и сумела изобразить откровенный страх. Не всякая лицедейка способна тоном передать переживания, чаще всего актрисы корчат гримасы, закатывают глаза, заламывают руки… У меня сложилось полное ощущение, что в реальной жизни, не на сцене, а, так сказать, в быту, кривляки ни разу не испытывали сильных чувств, никаких, ни любви, ни ревности, ни горя, ни отчаяния, вот поэтому-то и рвут картинно волосы, полагая, что именно так следует поступать в стрессовой ситуации. Но на самом деле ужас сковывает человека по рукам и ногам, на драматические жесты и патетические высказывания сил у вас не хватит. Из всех средств общения с себе подобными останется лишь голос, который изменится до неузнаваемости, и Зоя сейчас великолепно поняла это, право слово, в ней пропала Сара Бернар.
– Игорь… – протянула мать.
Я открыл дверцу и вышел наружу. Увы, я не обладаю нужными способностями трагика, хорошо хоть могу реально оценить свои возможности, и поэтому не начал сейчас вздымать руки вверх и выть замогильным басом. Нет, я просто раскрыл рот, кашлянул и выдавил из себя:
– Милая Лялечка!
– Мама! – взвизгнула вдова и повернулась в мою сторону. – Мама! Это он!
Я вздрогнул, ей-богу, не ожидал, что женщина столь испугается, Зоя уверяла меня, что невестка вроде как привыкла «встречаться» с Игорем и не станет впадать в ступор, просто выслушает напутствие мужа и беспрекословно выполнит его, но сейчас ситуация начинает развиваться совсем не так, как предполагалось! Ляля, похоже, испугана до крайности. Впрочем, и Зоя по непонятной причине испытывает оторопь.
Мать Игоря уставилась на меня, разинув рот. Учитывая то, что пару минут назад она лично привела в гостиную «привидение» и, вручив ему кепку, велела лезть в шкаф, такое потрясение дамы выглядело более чем странно. Хотя я уже убедился в актерских способностях хозяйки, наверное, сейчас она старается ради невестки.
– Это ты, – еле выдавила из себя Зоя, глядя на мою фигуру, – ты?
– Ну да, – ответил я.
– Кто? – не успокаивалась Зоя. – Назовись!
Я сначала растерялся, мы же договаривались вести себя иначе, но потом подумал, что Зоя по непонятной причине внесла в сценарий «пьесы» изменение, решил подыграть ей и, понизив голос до максимума, прогудел:
– Игорь! Я пришел к Ляле, хочу сказать: кабанчик…
– Нет, – вдруг заорала вдова, – нет! Сгинь! Уйди! Рассыпься! О-о-о! Нет, нет! Он же там! Там! Там! Мама, скажи, что около шкафа пусто. Ма-а-ама-а!
Крик Лялечки, звенящий, словно натянутая струна, взметнулся вверх, в потолок, и закончился обрывками всхлипов. Зоя подняла тонкую белую руку, ткнула ею в сторону занавешенного тяжелыми портьерами окна и выдохнула:
– Игорек!
Я прищурился, вгляделся в полумрак гостиной и совершенно по-бабьи взвизгнул. На фоне портьер маячила высокая фигура, окруженная нежно-голубым свечением, так в плохих кинофильмах изображают оживших мертвецов: черное тело и каемка колеблющихся лучей, якобы