как уже говорилось, пустовала. Но от этого варианта Есмар наотрез отказался.
– Там будет гораздо легче меня достать, чем здесь, – заявил он.
О том, кто и зачем станет его «доставать», Эгин предпочел не спрашивать. Наверное, речь шла о все тех же матросах.
А может быть, два дня в темной утробе трюма не прошли даром для хрупкого разума мальчика. Что же этот трусишка будет делать один в столичном городе? Без денег, без связей, с одним только желанием отправиться в Ит?
– Назад дороги нет. Отец с меня шкуру снимет, – признался Есмар.
Эгину было жаль ребенка, чье детство по всеобщему недосмотру облачилось в столь причудливые одежды. Но что он сам мог сделать для него?
– На первое время я устроюсь в Пиннарине в какую-нибудь лавку, учеником. Я умею считать. И писать. Накоплю денег и поеду в Ит.
– Как хочешь, – до поры до времени Эгин не хотел вводить мальчика в курс своих дел.
Эгин не смог припомнить, в который раз он пускается в путь по морю. Может быть, в двадцатый, а может, и в двадцать пятый.
Все морские путешествия были похожи одно на другое. Скука, качка, блохи. Соленая еда, тухлая вода.
И все морские бури были похожи одна на другую. И та буря, которая начиналась за бортом, пока Эгин и Есмар перекидывались репликами, уставившись в низкий потолок каюты, тоже была похожа на начало других бурь, в которые попадал Эгин раньше.
И на тысячи тысяч бурь, в которые Эгин никогда не попадал.
2
К полудню качка ощутимо усилилась.
С откидного столика на дощатый пол каюты шлепнулась и разбилась вдребезги тяжелая керамическая чашка, в которой Эгин приносил Есмару завтрак – гречневую крупу с подливкой из проваренной солонины.
Одежда, в которой Эгин рассчитывал щеголять в столице, шлепнулась на живот Есмару со своего гвоздя. Есмар уселся на сундуке и в тревоге воззрился на Эгина. Лицо его было необычайно бледным.
Он не хотел выставиться перед Эгином ни слабаком, ни трусом, поэтому делал вид, что не боится. Что там, в море, ничего такого не происходит. Просто ветер – и все.
С палубы слышались гортанные выкрики матросни, трехэтажные матерные конферансы капитана и трепыхание парусов.
Сочтя, что помочь матросам, борющимся со стихиями, они с Есмаром не смогут даже при огромном желании, Эгин решил, что лучшее в такой ситуации – это продолжать начатый разговор.
– …А еще в Пиннарине есть такая штука, которая называется карусель. Слышал, небось, о карусели?
– Н-нет, – проблеял Есмар, обхватывая колени руками.
– Эта карусель как медом помазана пиннаринским школярам. Она приводится в движение двадцатью четырьмя мулами, которые ходят по кругу в специальном загоне. Этого загона не видно. Он расположен под землей. Зато наверху! Там, на карусели, деревянные фигуры всяких неведомых животных. Есть кабарга Апраэдири, волк Гинсанад, есть даже сергамена… э-э… Есмар! Ты меня не слушаешь?
Есмар, конечно же, не слушал. Не успел он ответить, как его вырвало прямо на пол той самой гречневой кашей, которую час назад принес ему на завтрак Эгин.
Эгин