ласково спросила она, будто была давней подругой Лозина, знавшей его не первый год.
Лейтенант не ответил, на это пока не было сил, лишь слегка кивнул, давая понять, что он в полном сознании.
– Вот и молодец. – Она намочила в тазу край полотенца и решительно откинула одеяло. – Давай будем мыться.
Иван поначалу смутился, осознав, что лежит абсолютно нагой, но быстро справился с этим иррациональным стыдом.
Взглянув на себя, он ужаснулся. Одна кожа да кости. Лозин мог видеть лишь свои ноги да впалый живот, но и этого хватило, чтобы вернулось чувство недоумения, а вместе с ним и смущение перед молодой девушкой.
– Ничего, лежи… – мягко произнесла она, касаясь его влажным полотенцем. Видимо, желая отвлечь Ивана от неприятных для него ощущений, девушка, отирая его иссохшие ноги, продолжала говорить, невольно концентрируя внимание на себе:
– Раз очнулся, давай знакомиться. Меня зовут Настя… – Она вновь намочила и отжала полотенце, осторожными, но, как показалось Ивану, профессиональными движениями обтирая его грудь, плечи и живот.
Он попытался ответить ей, но из пересохшего горла вышел лишь сиплый вздох.
– Не напрягайся. – Настя вдруг застенчиво улыбнулась, будто в облике истощенного, едва живого лейтенанта было для нее что-то неизбывно близкое, родное, радостное. – Я знаю, тебя зовут Иван, фамилия Лозин. Мы встречались раньше, – пояснила она. – Я работала в лаборатории, где проводили медицинское тестирование основных и дублирующих групп десанта, задействованных в проекте «Россия».
Иван смог ответить ей лишь слабым кивком. Сил говорить по-прежнему не нашлось, но Настя не настаивала. Справившись с нехитрой гигиенической процедурой, она укрыла его свежим одеялом и, улыбнувшись напоследок, вышла, унося с собой таз.
Вместо нее в помещении появился мужчина средних лет. Одет он был невзрачно, в серую рубашку и помятые брюки, на плечи накинут застиранный до белесых разводов армейский бушлат, лицо осунувшееся, но тщательно выбритое, в руках он держал пластиковую поллитровую кружку.
– Rehabilitation… – внезапно произнес он по-английски. – Кушать… Пить… – добавил незнакомец, двумя руками протягивая Ивану кружку, в которой оказалось молоко.
Так… Значит, все-таки американцы… мать их… – Мысль гулко ударила в виски яростным током крови, будто внутри организма до этого рокового мига все же оставалась одна-единственная сжатая пружинка, последний резерв сил, который мог быть востребован только вот так, внезапно, спонтанно и болезненно.
Минуту назад, глядя на Настю, он заметил, что его автомат стоит неподалеку от изголовья кровати, в углу, завешенный верхней одеждой, из-под которой торчал лишь краешек магазина. В такие секунды солдат не размышляет, он действует. Это нельзя обосновать, особенно когда речь идет о русском солдате. Да, он мог проваляться несколько месяцев под снегом, сгорать в лихорадке, чудом выкарабкаться с того света, но этот неприкосновенный остаток