оборачиваясь. – Вы самая наглая, невоспитанная и глупая девица из всех, кого я когда-либо встречал, а подобных вам было немало…
Глупая невоспитанная девица вдруг делается бледнее смерти, распахивает и без того широкие глаза и неожиданно несется прямо на него. Снова. Теодор не успевает понять, что происходит: она налетает на него, толкает в грудь, взвизгивают тормоза, и оба они падают. Теодор ударяется спиной и затылком об асфальт. Девица оказывается на нем – тяжело дышит, дрожит и испуганно вскрикивает.
Темно-красный «Ситроен» скрывается за углом Джубили-роуд на повороте к больнице, и Теодор сомневается, что его хозяин великодушно доставил бы туда их обоих, если бы они пострадали.
Девица Карлайл вздыхает так, будто только что вернулась с того света.
– Господи, вы целы? – испуганно спрашивает она.
– Не поминайте Всевышнего всуе, это не Его заслуга, – ворчит Теодор.
От удара затылком мир плывет перед глазами, и ему требуется полминуты, чтобы прийти в себя. Лицо девицы распадается на две, три, четыре копии. Она скатывается с него, пересчитав локтями ребра, и он, чтобы отвести душу, мысленно обзывает ее парой непечатных слов, что нисколько не умаляет ни злости на нее, ни раздражения на себя.
Они садятся: Теодор – прямо на тротуаре, она рядом. Выглядит потрепанной и напуганной почти до обморока, но целой, так что он быстро отводит глаза.
– Вы точно в порядке?
Теодор фыркает.
– Был бы в порядке, если бы вы не повалили меня на землю, – огрызается он. Правая лопатка саднит и набухает гематомой, он чувствует это под влажной от пота рубашкой.
– Ну, знаете ли… – возмущенно сопит девица. – Я вам жизнь спасла!
– Ничего подобного! – тут же взрывается Теодор. – Чтобы угробить меня, какого-то пьяного водителя недостаточно.
Она открывает рот, готовая снова разразиться эмоциональным словесным потоком, но почему-то замирает и щурит глаза.
– Вы что, черт возьми, бессмертный?
Теодор закатывает глаза. Как банально…
– Вообще-то да, – плоско объявляет он. Девушка – как и любой другой человек до нее – только недоверчиво качает головой. Теодор привык.
Он поднимается на ноги и стонет: спина раскалывается, он слышит, как хрустят внутри его двухсотлетнего тела кости. Перелом? Для бессмертного он слишком хрупок, если даже такая субтильная особа умудрилась раздробить ему кости об асфальт, всего лишь «спасая жизнь».
Теодор выгибается, растягивая позвоночник, от внезапной боли на его глазах выступают слезы. Девчонка даже не пытается встать на ноги.
– А теперь, – говорит Теодор, не обращая на ее шок никакого внимания, – поговорим о вашем несправедливом обвинении.
– Обвинении?
Приходится снова сесть и затолкать стон подальше в горло, чтобы девица восприняла его слова всерьез.
– Да, насчет спасения моей жизни. На вашем месте я бы не стал разбрасываться такими словами направо и налево.
Она сводит