богатый дом. Но все же ты сделал меня своей, господин!
Она откинула голову, скосив глаза на Середина, и улыбнулась.
– Ты сделал меня своей, и я счастлива. Теперь я стану твоей навсегда.
Это было правдой. Не то, разумеется, что она станет частью Олега до гробовой доски, а то, что девочка стала его женщиной. Теперь ведун и сам не очень понимал, как это случилось, но тогда, на каменной площадке, возле которой под слоем мха он потом нашел малахитовое изображение какого-то древнего бога, – тогда Урсула казалась столь желанной, столь прекрасной и неповторимой, такой потрясающей, как никогда ранее. Наверное, из-за восторженной эйфории после ухода медного стража. Ведь все они уже считали себя мертвецами, жертвами мести охранника здешних земель. И вдруг – остались в живых!
– Ты была восхитительна, девочка моя, – искренне вздохнул Олег.
– Но с тех пор ты больше не прикасаешься ко мне, господин! – повысила голос рабыня. – Ты не смотришь на меня, не прикасаешься, не пытаешься мною обладать! Почему? Что я делаю не так? Чем я обидела тебя, господин?
– Интересно, – не удержавшись от сарказма, шепотом поинтересовался ведун. – Если у торков невольницы ведут себя столь требовательно, то каковы же должны быть их жены?
– Тебе повезло, что ты об этом не знаешь, господин, – свистящим шепотом ответила Урсула.
– Тс-с! – приложил палец к губам Олег. – Слышишь?
Девушка замерла, насторожившись, закрутила головой…
– Нет, а что?
– Раз нет, значит, все в порядке. – Середин вытянул из кучи валежника палку, сломал ее пополам, потом еще раз и подкинул в огонь. – Пока ничего не слышно, можно спокойно отдыхать. Главное – не упустить то мгновение, когда появится посторонний звук. Ведь от этого зависит наша жизнь.
– Но там, на реке, где ты нырял за зеркалами, тебе не нужно было прислушиваться к кустам, господин!
– Там мы все были на виду, Урсула, – вздохнул Олег. – Нельзя же заниматься этим на виду! Это выглядит, как приглашение. Раз я так отдыхаю при всех, то это позволительно и прочим.
Невольница ощутимо вздрогнула. Похоже, подобный взгляд пронял ее глубоко и ощутимо.
– И все же ты не прикасаешься ко мне уже несколько дней, господин, – не отступала она. – Много дней, словно и не было нашей близости.
– Да ты никак помирать собралась, Урсула? – поворошил палкой угли ведун. – Каждый день, каждую ночь последней считаешь?
– Сам же ночь слушаешь, господин, – уже без прежней пылкости напомнила рабыня. – А ну, как завтра, али и вовсе сегодня нас истукан медный нагонит? Поубивает всех – и выйдет, что лишь единожды я ласки твои познала.
– Ты, знаешь, девочка, – улыбнулся Олег, – за последние три года меня пытались убить раз сто – получалось это раз десять, из которых два-три раза меня приканчивали точно и окончательно. Что, тем не менее, не мешает мне жить и почивать. Мыслю я, и в этот раз обойдется.
– А если нет?
– А хочешь, Урсула, поспорим? – предложил