в полном восторге. Говорит, это так много ей дает, от терапии такая польза! Но когда я спросила, что именно это дает, она не захотела отвечать. Но все в группе как бы на ее стороне, понимаешь, мама?
Нет, не понимаю. Совершенно не понимаю я этого.
В моем представлении свои проблемы нужно решать самому, просто по-другому никак. Я хочу, чтобы Изабелла разговаривала со мной, а не с какими-то случайными людьми в группе психотерапии. Кто знает, что это за люди, какое у них прошлое, что они там ей насоветуют? Я хочу, чтобы мы во всем разобрались сами, чтобы мы с ней сели и поговорили. Но придется дать ей сначала попробовать другой путь. Посмотрим, увидим. Настанет момент, когда все разрешится, уж об этом я позабочусь.
Моя сумочка лежала на заднем сиденье, и я с трудом повернулась всем телом, чтобы дотянуться до нее. У меня все занемело. По дороге к дому я остановилась и потянулась. Забыла почту. Повернувшись, я пошла назад.
Почтовый ящик на воротах я купила на аукционе вскоре после того, как мы переехали сюда. Он сделан в форме домика, с резными наличниками и заборчиком, с тонкими изящными деталями. Я просто не могла устоять.
Но потом Изабелла врезалась в него на велосипеде, так что он свалился и заборчик сломался. Сколько ей тогда было? Кажется, семь. Я расстроилась и, вероятно, немного рассердилась. Изабелла тоже огорчилась. Ханс отремонтировал домик, насколько это было возможно, и приделал его на место. Он по-прежнему красив, хотя и не такой, как раньше.
Я поговорила с Изабеллой по душам, объяснила, что можно испытывать грусть и разочарование, это не опасно. Можно снова помириться. Я заклеила пластырем ее поцарапанное колено и объяснила ей, что жизнь идет дальше. Показала, что мы всегда будем вместе, что бы ни случилось.
В соседнем доме открылась дверь. Гунилла вышла и села на лестницу. У меня не было ни малейшего желания выслушивать ее благонамеренную болтовню. Я пошла по дорожке, не глядя в ее сторону. Гунилла окликнула меня, но я не обратила внимания. Долго возилась с ключами, отперла дверь и вошла. Закрыла за собой дверь и заперлась на замок. Только теперь я позволила себе опуститься на пол в прихожей.
По спине тек пот, сердце отчаянно стучало, голова кружилась. Не знаю, в чем причина – наверное, стресс. Все разочарования. Все тревоги, все заботы. Грусть по Хансу.
Я оплакиваю его. И оплакиваю, и ощущаю облегчение. Свободу.
Разве так бывает?
Странная штука жизнь. Можно ли в ней вообще что-нибудь понять?
Я долго сидела на одном месте. Потом взяла телефон и позвонила Изабелле. Она тоже соскучилась по мне, я в этом уверена.
Эмиль и Хампус, сын Перниллы, сидели на заднем сиденье, голова к голове, уткнувшись в свои телефоны.
– Подумать только, вы знаете друг друга всю жизнь! – сказала я и увидела в зеркало, как они переглядываются. – Какие вы лапочки!
– Мама! – возмутился Эмиль.
Хампус засмеялся.
– Вы с моей мамой так похожи! – сказал он.
– Странно, с чего бы это? –