вместе с m-lle Трюшон меня начал навещать мужчина с аккуратно остриженной бородкой, который говорил со мною только по-французски, хотел казаться ласковым и предупредительным. Думая, что я не слышу, он перебрасывался с m-lle Трюшон фразами на русском, в котором не было и намека на французский акцент. Из этих фраз я поняла, что я бесполезна, крайне их обременяю, и они не знают, что делать со мной.
Этот мужчина тоже задавал вопросы, даже больше, чем m-lle Трюшон. И еще он показывал мне портреты мужчин и женщин, выполненные в карандаше. Спрашивал, узнаю ли я кого-то.
Спустя время меня все же выпустили из этой адской комнаты и повезли по дорогам Франции в безликой казенной карете, пока не остановились у маленькой придорожной гостиницы. Мы с родителями часто останавливались в таких.
Но эта была иная. Она была огорожена военными, туда-сюда сновали люди, и никто не обращал внимания на маленькую девочку, покинувшую коляску, в которой ее сюда привезли, и беспрепятственно вошедшую в гостиницу. Все были очень заняты своими делами, суетились, и ничто не помешало мне подняться по лестнице, подойти к дверям номера, где скопилось больше всего людей, и заглянуть внутрь.
Все, что я увидела – подол темно-фиолетовой юбки лежащей на полу женщины. Это была юбка моей мамы, я сама помогала пришивать кружева к ней.
– Откуда здесь ребенок?! Уберите девочку! – вскричал кто-то, прежде чем я успела сделать еще один шаг.
В тот же момент меня подхватил на руки мужчина в штатском, прижал мою голову к своему плечу и почти бегом вынес на улицу. Этим мужчиной, как я узнала позже, был Платон Алексеевич. Я не плакала с тех пор и не спрашивала ни у кого, что случилось. Но и не ждала больше никогда, что родители приедут ко мне или хотя бы напишут.
* * *
– Бедное дитя, – Максим Петрович погладил мою руку сухой старческой ладонью. – Платон Алексеевич… знакомое имя. Уж не о графе ли Шувалове вы говорите?
– Я не знаю, он никогда не называл свою фамилию, – я все еще была мыслями там, в своем детстве, поэтому не сразу поняла суть вопроса monsieur Эйвазова.
А когда поняла, вскинула глаза на Максима Петровича: взгляд его сейчас не был похожим на взгляд умирающего больного старика. Он был настороженным, с хищным прищуром и очень жестким. Будто Максим Петрович ждал от меня какой-то опасности.
– Вот оно как… – он опомнился и быстро отвел глаза. – Что-то устал я, позовите Лизоньку, будьте добры.
Я поднялась с робкой надеждой, что этот человек знает о моем попечителе что-то такое, чего не знаю я. И, так и не решив для себя, стоит ли спрашивать, вышла за дверь.
Простившись с Максимом Петровичем, я передала первой же попавшейся горничной его пожелание видеть жену и спешно направилась в комнату Натали – мне необходимо было сейчас поговорить с самым близким моим человеком и отвлечься от дурных мыслей. Однако свою подругу я нашла только в мужском крыле дома, ее голос доносился из спальни, принадлежавшей Василию Максимовичу. Дверь была распахнута, а внутри я увидела Васю, Натали и горничную Дашу, которые все втроем дружно склонились над младенцем